Стреляешь в брата — убиваешь себя

Он был вовсе не новичком в этом деле, за время учебы в институте и проживания в тамошнем общежитии успел узнать все и обо всем и многое попробовать. Но сейчас с ним творилось что-то небывалое, особенное и маняще сладкое, то, что хотелось длить до бесконечности, чтобы оно не кончалось. Яркими звездами горели в ночи, широко распахнутые глаза, мучительно искривлялись полные губы, исторгая сладкие стоны, ходуном ходила огромная видавшая виды кровать. Милица была восхитительна, она была одновременно и нежной и страстной, покорной и властной, рабыней и госпожой, без остатка отдавалась ему и сама брала от него все до последней капли. В эту ночь он успел побывать во всех самых потаенных уголках ее тела, сняв все покровы и не оставив ни одного неизведанного наслаждения. Она сама направляла его и поощряла на все новые и новые подвиги, лишь тихо смеясь над охватывающей его порой неуверенностью и шепча, что для него ничего запретного нет.

Только под утро, когда луна давно спряталась за горизонт, а царящий в комнате мрак начал сереть и становиться прозрачным, он забылся коротким освежающим сном без сновидений, будто с размаху провалился в черную пропасть. А когда открыл глаза и потянулся, чтобы вновь обнять ставшее таким родным тело, рука нашарила лишь влажные от их пота сбившиеся простыни. Милицы в комнате не было. Вначале он ощутил от этого только легкую досаду, ему хотелось проснуться в ее объятиях, встретить новый день вместе, взглянуть в глаза солнцу и вдохнуть полной грудью исходящий от нее аромат вербены. Жаль, что всего этого не вышло, но и девушку тоже можно было понять. Он разом вспомнил, сколь старомодна и чопорна ее мать и решил, что действительно до поры до времени вовсе не стоит афишировать перед ней их отношения. Так что Милица поступила вполне разумно, тихонько вернувшись под утро в свою спальню. Радостное эйфоричное настроение, вызванное погожим весенним утром и особенно воспоминаниями о наиболее пикантных деталях ночных приключений, вновь охватило его. Для полного и абсолютно совершенного счастья нужно было только увидеть Милицу. Он живо представил, как они заговорщицки перемигиваясь будут пить утренний кофе в гостиной, болтая обо всякой чепухе. Мудрая в житейском плане Франя наверняка обо все догадается, но старушка, похоже, еще вчера сочла их подходящей парой и конечно ничего не скажет хозяйке, разве что опять притворно сердито погрозит ему пальцем. Переполненный радостными эмоциями, готовый любить весь мир, Андрей бодрым шагом сбежал по лестнице в гостиную, еще на верхней ступеньке чувствуя божественный аромат свежезаваренного кофе.

Место Милицы за столом пустовало, и Андрей самодовольно подумал, что утомленная ночным марафоном девушка верно до сих пор отсыпается. Обе старушки молча пили кофе, это было не похоже на их обычную манеру без умолку болтать за столом о всякой всячине, но занятый своими мыслями Андрей не обратил на эту странность внимания, с аппетитом накинувшись на еду. Лишь когда завтрак подходил к концу он забеспокоился и, какое-то время неловко помявшись, решился спросить у Франи:

— А где же Милица? Неужели до сих пор спит?

Франя посмотрела на него удивленными глазами и, неловко всплеснув руками, отвернулась.

— Что случилось? Где она? — предчувствуя недоброе, привстал со своего места Андрей.

Ему ответила мать Милицы, безразличным скрипучим голосом.

— Она утром уехала обратно в Доньи Вакуф. Ее отпуск закончился, и несносная девчонка снова отправилась стрелять в людей. Неужели она вам ничего не сказала?

— Ничего… — жалко произнес Андрей, переводя потерянный взгляд с одной женщины на другую.

У Франи на глаза навернулись слезы, и она зашмыгала носом, неловко шаря по карманам в поисках платка.

— Ветрогонка, — сурово припечатала мать Милицы. — Ничего святого нет, так обнадежить молодого человека и вдруг исчезнуть, ничего ему не сказав! Вся в отца! Сорви-голова и непоседа!

Андрей сидел, как оплеванный боясь поднять на нее глаза.

Леденящий душу вопль разорвал сонную утреннюю тишину, заставив Андрея вздрогнуть и судорожно сжать в ладонях до блеска отполированное топорище.