Стреляй, я уже мертв (ЛП)

Я спросил, почему он не вступит в ряды Союзных войск, как его кузен Вади. Я заметил, как смутил его вопрос. На самом деле очень немногие арабы сражались в Союзных войсках. Муфтий делал все возможное, чтобы лично убедить мусульман вступать в ряды нацистов, неустанно выступая по радио и призывая арабов не оказывать какой-либо помощи Союзникам, которых считал злейшими врагами.

— Ты же знаешь, никто в нашей семье не разделяет политики муфтия, — ответил наконец Рами. — И если я не еду с тобой, то лишь потому, что сам не знаю, нужна ли мне эта война. Хотя Гитлер, признаюсь, мне не нравится. Только сумасшедший может всерьез поверить, что одна раса лучше, а другая — хуже. К тому же, если он решил завоевать Европу, то потом может решить захватить и весь мир. Как знать, не станут ли именно немцы нашими новыми хозяевами? Нет, Изекииль, я не поеду на войну, но искренне надеюсь, что ты вернешься домой и во всех своих сражениях одержишь победу.

Я знал, что настоящая причина его отказа ехать на фронт была совершенно иной: Рами не стал регистрироваться лишь потому, что не хотел компрометировать отца. Омару Салему ничего не стоило избавиться от Юсуфа, если бы его сын решил сражаться на стороне британцев.

Айша плакала, не стесняясь присутствия детей; Рами и Нур даже упрекали ее:

— Мама, не надо плакать. Ты же не хочешь, чтобы Изекииль уезжал расстроенным?

На следующее утро к нам пришли все Зияды, чтобы пожелать мне удачи.

До сих пор помню последние мамины слова, которые она прошептала мне на ухо:

— Если уж едешь в Европу, постарайся разузнать, как там Самуэль и Далида. Столько лет мы ничего о них не слвшали...

Меня удивило, почему она вдруг заговорила о них. Все эти годы мы о них даже не вспоминали, словно их никогда не существовало. Тем не менее, я дал маме слово, что постараюсь узнать.

На Тегеранской конференции Сталин потребовал, чтобы союзники открыли Западный фронт. Советский Союз из последних сил сражался на Восточном фронте, и Гитлер считал его капитуляцию лишь вопросом времени. Мы с Беном прибыли на фронт, лишь когда союзные войска высадились в Нормандии. Перед этим мы прошли в Тель-Авиве курс молодого бойца, однако было бы откровенной ложью сказать, что мы готовы к войне.

Очень нелегко убить человека, во всяком случае, в первый раз — особенно, когда видишь перед собой его лицо. Прибыв в свой полк 3-ей пехотной дивизии под командованием Монтгомери, я получил назначение в Кан — небольшой городок неподалеку от Нормандии. Этот городок, тем не менее, оказался ключевым пунктом; его атаковали и 21-я танковая дивизия, и 12-я дивизия СС Гитлерюгенда, и 101 батальон СС, и, наконец, Учебная танковая дивизия. Мы оказались буквально зажаты между этими вражескими подразделениями. Это место врезалось в мою память как самое кошмарное место в мире; таковым оно и останется для меня навсегда, ибо именно там я узнал, как это непросто — убить человека, который смотрит тебе прямо в глаза.

Я помню сержанта по фамилии О'Коннор. Солдаты, похоже, его уважали.

— Я же просил солдат, а не сосунков, — сказал он, оглядывая наш взвод. — Невовремя вы прибыли, ребята: сегодня ночью нас атакуют.

Несколько человек нервно засмеялись. Я подумал, что их насмешила решимость, с которой я ответил, что мы всей душой рвемся в бой.

— Ну, думаю, скоро у вас поубавится рвения, — ответил он, снисходительно поглядев на меня.

Когда мы покинули импровизированный штаб, я шепнул идущему рядом со мной Бену:

— Слушай, откуда он знает, что сегодня ночью немцы нас атакуют? Они что, об этом сообщили?

Я не обратил внимания на идущего позади британского офицера; поначалу я даже не заподозрил в нем военного, поскольку одет он был в штатское. Позже я узнал, что он из разведки.

— Он знает, он всегда все знает. Так что будьте готовы, немцы нападут совершенно точно.

Я покраснел, но тут же взял себя в руки, чтобы поприветствовать майора, которого, как я узнал позже, звали Мэтью Уильямс.

— Простите... сэр... — пробормотал я смущенно.

— На позиции, — приказал он. — Сержант сказал, что с наступлением темноты начнется атака, у нас не так много времени.

Двух часа мы просто болтали. Потом подошел один из солдат из нашего взвода.

— Ну и ночка. Сигаретки не найдется?

Бен равнодушно протянул ему сигарету.

— Вы евреи? — спросил солдат, его звали Давид Розен.

Мы с Беном, оскорбленные этим вопросом, с вызовом уставились на него.

— Да, — ответил я. — А в чем дело?

Давид хлопнул меня ладонью по спине. Он едва не сбил меня с ног, поскольку был намного сильнее и выше ростом, но я сразу понял, что этот хлопок выражал дружескую симпатию.

— Я тоже еврей, — признался он. — Поэтому мы и сражаемся лучше остальных. А знаешь, почему? Потому что у нас больше причин сражаться, чем у кого-либо другого. Тысячи евреев, гниющих заживо в лагерях смерти, ждут, пока мы их освободим и поможем вернуться домой. И мы это сделаем.