Стреляй, я уже мертв (ЛП)

Марина не выдержала и заплакала. Луи и Игорь, казалось, онемели от ужаса. До Палестины, конечно, доходили слухи об ужасах Холокоста, однако ужас возрастал стократ, когда люди слышали рассказы очевидцев, которым посчастливилось выжить. Сара обнажила предплечье, показав выжженный на нем номер.

Мы стояли, обнявшись, и долго плакали, сраженные этой трагедией, безмерным злом, переполнившим мир. Потом Луи вдруг поднялся на ноги и ударил кулаком по столу. Затем посмотрел на нас и сказал:

— Никогда больше! Никогда больше мы, евреи, не позволим преследовать нас, убивать, мучить, относиться к нам хуже, чем к скотине! Никто и ничто больше не заставит нас дрожать от страха, что нас в любую минуту могут выгнать из дома, из нашей страны. Никогда больше этого не будет, потому что теперь у нас есть пусть маленькая, но собственная родина, и теперь все евреи в мире знают, что есть на свете место, где они смогут спокойно жить, растить детей, стареть и умирать. Мы больше не допустим никаких погромов и холокостов. Все эти ужасы закончились навсегда.

Выслушав историю Сары, никто не осмелился возражать против моего желания жениться на ней. Даже если мама и сожалела о том, что у нас не будет детей, она ничего не сказала. Мы выжили, и это для нее было главным. Потому что она просто не перенесла бы еще одной потери. Ведь она потеряла не только мужа и дочь, но также и Даниэля, своего первенца.

Мама рассказала, что мой брат внезапно почувствовал себя плохо. Он ощущал усталость и упадок сил, старейшины кибуца послали за мамой. Несмотря на все возражения Даниэля, мама и дядя Йосси перевезли его в Иерусалим. Диагноз оказался суровым: лейкемия. Это слово означало смертный приговор. После этого Даниэль прожил всего шесть месяцев.

Мама плакала, рассказывая о страданиях Даниэля, а я казнил себя за то, что даже не потрудился толком узнать его, хотя мы искренне любили друг друга. В иные ночи, стоя на карауле, я думал о своем брате, которого никогда по-настоящему не ценил. Он был в нашей жизни чем-то вроде инородного тела; наверное, он тоже это чувствовал. Он так и не смог примириться с тем, что мама снова вышла замуж, разделив свою жизнь с другим мужчиной, родила от него детей и заставила Даниэля переселиться в новый дом, битком набитый чужими людьми. Думаю, Даниэль почувствовал себя по-настоящему счастливым только в кибуце, где был самим собой, где все его любили и уважали. Наверное, я должен был терзаться вопросом, почему Даниэль умер именно сейчас, когда наконец нашел свое счастье? Но я даже не подумал об этом, потому что сам побывал на краю гибели, и Даниэль стал для меня лишь одной потерей среди многих других.

Я сказал маме, что стану терпеливо ждать, когда Сара будет готова выйти за меня замуж, а тем временем буду учиться в университете и работать в Саду Надежды, как до меня отец. Мама не возражала. Я решил, что стану агрономом. Ничего другого мне не пришло в голову.

14. Первая катастрофа

Изекииль пристально посмотрел на Мариан, и та вздрогнула. Она слушала его так внимательно, что почти не шевелилась. Тени уже давно стали удлиняться — наступил вечер.

— Я устал, — проворчал Изекииль.

— Простите, мне давно уже пора было уйти. Ваши внуки на меня рассердятся и будут правы, я заставляю вас говорить без перерыва... а вы еще не поправились.

— Но мы еще не закончили, хотя осталось немного, ведь так?

Мариан не могла сдержать улыбку. Этот старик был упрямым и твердым как сталь.

— У меня назначены и другие встречи. Если не возражаете, мы могли бы встретиться через два или три дня.

— Хорошо, позвоните мне. Теперь ваша очередь рассказывать. Думаю, ваши друзья палестинцы рассказали вам остальную часть истории.

Она напряглась. Мариан не знала, как понять слова Изекииля. Да, она знала остальную часть истории. Рассказчики не поскупились на детали.

— Я расскажу всё, что знаю. Но сейчас вам нужно отдохнуть, я позвоню. Завтра у меня пара встреч в Рамалле, а также в Вифлееме.

— Я подожду.

Когда она добралась до своего номера в «Американском квартале», ей захотелось позвонить бывшему мужу. В Израиле было восемь вечера, и два часа дня в Нью-Йорке, в это время Фрэнс находился у себя в кабинете.

Он всё еще был ей нужен. Лишь звук его голоса возвращал ей спокойствие. Он всегда выказывал готовность отложить все дела, чтобы решить ее проблемы. А Мариан нужно было лишь выговориться, сказать вслух то, что крутилось в голове.

Секретарша Фрэнка, казалось, даже не узнала ее.

— Мистер Миллер очень занят. Желаете оставить сообщение?

— Это миссис Миллер, — сухо ответила Мариан.

— Ах, миссис Миллер, я вас не узнала... Я посмотрю, может ли мистер Миллер ответить.

Секунду спустя она услышала голос Фрэнка и вздохнула с облегчением.

— Как там твои изыскания? — поинтересовался он.

Мариан рассказала ему о последнем визите в Амман и обо всем, что рассказал ей сегодня Изекииль.

— А ты не думаешь, что пора уже закончить с этой историей? Напиши доклад и возвращайся домой. Ты злоупотребляешь терпением Мишеля, а он, должен тебе напомнить, твой босс.