— Тут есть еще, — сказал Джейк. Он взял жестянку и отправился вглубь конюшни. Остановившись, он обернулся и неуверенно улыбнулся стрелку. Тот кивнул, опустил голову и подпер ее руками. Мальчик был хорошо сложенным, пригожим, лет, наверное, девяти. На его лице лежала тень, но нынче тень была на всех лицах.
В глубине конюшни что-то странно, глухо загудело и заклокотало, и стрелок тревожно поднял голову, сделав движение к рукояткам револьверов. Звуки продолжались около пятнадцати секунд, потом прекратились. Вернулся мальчик с жестянкой — теперь уже полной.
Стрелок опять напился скупыми глотками, и на этот раз ему стало немного лучше. Головная боль утихала.
— Когда вы упали, я не знал, что с вами делать, — сказал Джейк. — Пару секунд мне думалось, что вы меня застрелите.
— Я принял тебя за другого.
— За священника?
Стрелок резко поднял голову.
— За какого священника?
Мальчик, легонько хмурясь, посмотрел на него.
— Тут был священник. Он ночевал во дворе. Я был там, в доме. Мне он не понравился, и я не стал выходить. Он пришел вечером и ушел на следующий день. Я бы и от вас спрятался, только я спал, когда вы пришли. — Он угрюмо посмотрел поверх головы стрелка. — Не люблю я людей. Вечно наебывают.
— Как выглядел этот священник?
Мальчик пожал плечами.
— Священник как священник. В черных шмотках.
— Вроде рясы и капюшона?
— Ряса — это что?
— Такой балахон.
Мальчик кивнул.
— В балахоне и в капюшоне.
Стрелок склонился вперед, и что-то в его лице заставило мальчугана едва заметно отшатнуться.
— Давно это было?
— Я… Я…
Стрелок терпеливо сказал:
— Я не обижу тебя.
— Я не знаю. Я не умею запоминать время. Все дни одинаковые.
Стрелок в первый раз сознательно задумался о том, как мальчик попал сюда, в это окруженное со всех сторон целыми лигами сухой, губительной для человека пустыни, место. Впрочем, делать это своей заботой он не собирался — по крайней мере, пока что.
— Попробуй предположить. Давно?
— Нет. Недавно. Я и сам здесь недавно.
Нутро стрелка опять запылало. Он почти совсем твердой рукой схватил жестянку и напился. В голове снова зазвучал обрывок колыбельной, но на сей раз вместо лица матери он увидел обезображенное шрамом лицо Алисы, которая была его женщиной в ныне несуществующем поселке Талл.
— Недавно — это когда? Неделю назад? Две?
Мальчик рассеянно смотрел на него.
— Да.
— Что — да?
— Неделю назад. Или две. Я не выходил. Он даже не напился. Я подумал, может, это призрак священника. Я боялся. Я почти все время боюсь. — Лицо мальчугана задрожало, как хрусталь у грани последней, разрушительно-высокой ноты. — Он даже костер не раскладывал. Просто сидел здесь, и все. Я даже не знаю, ложился ли он спать.
Совсем рядом! Так близко к человеку в черном стрелок еще не бывал. Несмотря на крайнюю обезвоженность, ладони показались ему чуть влажными и скользкими.
— Есть сушеное мясо, — сказал мальчик.
— Хорошо. — Стрелок кивнул. — Годится.
Мальчик поднялся, чтобы сходить за мясом, коленки слабо хрустнули. Великолепная прямая фигурка. Пустыня еще не иссушила его, не вытянула жизненные соки. Руки мальчугана были тонкими, но кожа, хоть и загорелая, не пересохла и не потрескалась. Крепкий парнишка, подумал стрелок. Он снова отпил из жестянки. Крепкий, и родом не из этих мест.
Джейк вернулся с чем-то, похожим на отдраенную солнцем доску для нарезки хлеба, где горкой лежало вяленое мясо. Оно оказалось жестким, жилистым и достаточно соленым, чтобы изъеденный изнутри язвами рот стрелка заныл. Стрелок ел и пил, покуда не почувствовал, что осоловел, и тогда опять улегся. Мальчик съел совсем немного.
Стрелок не переставал разглядывать парнишку, и мальчик тоже посмотрел на него.
— Откуда ты, Джейк? — наконец, спросил он.
— Не знаю. — Мальчик насупился. — Раньше знал. Когда попал сюда, знал, а теперь все стало таким неясным… как плохой сон, когда проснешься. Я видел уйму плохих снов.
— Тебя кто-нибудь привел?
— Нет, — сказал мальчик. — Просто я оказался здесь.
— В твоих словах нет никакого смысла, — решительно объявил стрелок.
Совершенно неожиданно ему показалось, что мальчик готов вот-вот расплакаться.
— Ничего не поделаешь. Я оказался здесь, и все. А теперь вы уйдете, а я умру с голоду, потому что вы съели почти всю мою еду. Я сюда не просился. Мне тут не нравится. Тут страшно.
— Не надо так себя жалеть. Обойдись без этого.
— Я сюда не просился, — повторил мальчуган растерянно, но дерзко.