Стрелок

Подпоручик опасливо покосился на своего подчиненного, открывшегося ему сегодня ночью с совершенно неожиданной стороны. Унтер-офицер производил впечатление смертельно уставшего человека. Лицо его было совершенно серым от пыли и частиц сгоревшего пороха. Погон на левом плече болтался, очевидно, оборванный пулей. Кепи тоже прострелено, отчего имело вид одновременно несуразный, но при этом лихой. Из-под шинели выглядывали ноги в опанках, которые он так и не успел сменить на сапоги. В общем, вид у него был не слишком презентабельный, и только поблескивающие глаза со всей ясностью показывали, что сил у их обладателя еще много и он может в любой момент перейти от апатии к действию.

– Каковы потери? – спросил офицер, чувствуя, что надо сказать хоть что-нибудь.

– Убитых четверо, раненых – тринадцать, из них шестеро тяжело, – тут же ответил Дмитрий, а у стоящего неподалеку Гаршина от услышанного сжалось сердце, поскольку в его взводе только убитых было двенадцать человек.

– Огнеприпасы?

– Чего нет, того нет, – развел руками унтер. – Однако люди посланы, трупов турецких много, так что совсем без патронов не останемся.

– Сам-то цел? – решился наконец спросить Линдфорс.

– А чего мне сделается? – пожал тот плечами.

– Ты знаешь, а поляк погиб.

– Какой поляк? А, этот…

– Ну, да, пленный. Турецкий снаряд совсем рядом разорвался.

– А часовые?

– Что часовые?

– Ну, погибли или нет?

– Кажется, живы.

– Тогда ладно!

В начале декабря пришло долгожданное известие о капитуляции гарнизона Плевны. Турецкий командующий Осман-паша поначалу вовсе не хотел сдаваться и предпринял отчаянную попытку прорвать блокаду и выйти с войсками из осажденного города, однако распорядительность командования и особенно стойкость русских войск не дали его плану осуществиться, и лучший османский вое начальник был вынужден сложить оружие. По этому поводу были большие торжества, и на победоносную армию пролился щедрый дождь наград. Больше всего, конечно, наградили генералов. Великий князь Николай Николаевич получил орден святого Георгия первой степени, Тотлебен – второй, Непокойчицкий и князь Имеретинский стали георгиевскими кавалерами третьей степени, а Левицкий – четвертой. Не забыли и о других участниках осады, а затем благодарность государя дошла и до Рущукского отряда.

Если не брать совсем уж больших персон, а ограничиться теми, кто попал в наше повествование, то полковник Тиньков стал генерал-майором и командиром бригады. Штабс-капитан Гаупт, как отбывший ценз командира роты, вернулся к штабной деятельности и занял вакансию адъютанта командующего гренадерским корпусом.

Персоны поменьше также не были обойдены высочайшим вниманием. Подпоручик Линдфорс был произведен в следующий чин, грудь его украсил Станислав с мечами и бантом, а на темляке появилась «клюква»[85].

Прапорщик Самойлович также получил повышение и Анну третьей степени с мечами, а вольноопределяющиеся Гаршин и Штерн стали кавалерами знака отличия военного ордена, а кроме того, были без экзаменов произведены в офицеры.

Офицеры полка устроили в честь новоиспеченных «благородий» пирушку, благо и тот и другой пользовались в их среде немалым уважением и даже, можно сказать, любовью. Поручик Праведников, правда, по отношению к Николаю совершенно не разделял эти чувства, но, по крайней мере, старался держать их при себе. Поскольку шампанского достать было совершенно невозможно, да и водка в здешних местах стоила неприлично дорого, привыкшие за время похода к спартанскому образу жизни господа офицеры пили крепчайшую местную ракию и желали своим новым товарищам успешной карьеры, столь блистательно начатой на войне.

Благородная пирушка вскоре перешла в банальную попойку, где каждый пытался выпить больше, чем может, закусить тем, до чего дотянется, а во время всего этого перекричать соседей, так что разгоряченные и немного утомившиеся прапорщики сочли за благо незаметно вый ти на воздух. Запахнув шинели, они стояли на улице и жадно втягивали в себя морозный воздух. Они были молоды, красивы и счастливы… ну, по крайней мере один из них.

– Ах, Всеволод, я чувствую себя на седьмом небе! – взволнованным голосом сказал Николаша. – Теперь даже этот чертов чорбаджи поймет, что я не простой солдат, и отдаст-таки за меня Петранку!

– Кстати, теперь ты не можешь просто так жениться, – деликатно улыбнувшись, напомнил ему Гаршин.

– О чем ты? – удивленно спросил Штерн.

– О том, что ты должен представить свою избранницу офицерскому собранию и только после одобрения ее кандидатуры жениться. Конечно это формальность, однако далеко не все в полку тебе симпатизируют. Так что вполне может случиться скандал.

– Брось, – усмехнулся Николаша, – ты же знаешь, я вовсе не стремлюсь к военной карьере. Офицерский чин и георгиевский крест, конечно, помогут мне в дальнейшем, но вот без благословления поручика Праведникова я вполне могу обойтись.

– Кстати о кресте, – нахмурился Гаршин, – тебе не кажется это свинством?