Стрелок

– Совсем не знаю. Он приятель Сутолмина, адъютант командира третьего экипажа[229] и вроде бы один из предводителей здешних радетелей за народное счастье.

– Значит, я не ошиблась.

– Вы что, знакомы?

– Мельком. Но, кажется, он меня узнал.

– Не бери в голову. А если станет приставать, отсылай за справками ко мне.

– Не беспокойся, я сумею постоять за себя.

Закончив прощаться, Будищев накинул шинель и бегом направился к минным классам, войдя в которые, едва не налетел на бегущего навстречу Нилова.

– С кем война? – поинтересовался Будищев, виртуозно уйдя от столкновения.

– Что?! – вздрогнул лейтенант.

– Я спрашиваю, что случилось? – повторил вопрос юнкер, неожиданно для себя процитировав: – Али швед под Петербургом, али турок под Москвой?[230]

– Ах, это вы, – наконец-то узнал командир. – Нет, всё гораздо хуже.

– А подробнее?

– Только что получены известия из Петербурга. В Зимнем дворце взрыв. Другие подробности пока неизвестны, но…

– Царь жив? – бесцеремонно перебил его юнкер.

– Что?!

– Я спрашиваю, не пострадал ли государь?

– Я… я не знаю. Надеюсь. Мы все надеемся!

– Господь не без милости, – с постным видом заметил Будищев, не став уточнять, на что именно надеется его непосредственный начальник. – А меня вы зачем вызвали?

– Насколько я понял, жандармы считают, что взрыв осуществлен гальваническим способом, и ищут экспертов. А лучшие специалисты в этом вопросе сейчас на флоте, то есть мы.

– Не смею спорить, но вы не ответили.

– Бросьте, Будищев. Вы единственный, кого я знаю, из числа способных разобраться в этом непростом деле. Так что собирайтесь, мы немедленно выезжаем.

– Но…

– Никаких но, кондуктор. Исполняйте приказание!

– Есть!

Вельбицкому прежде не приходилось бывать в Зимнем дворце. В караулах там стояли лейб-гвардейцы из «старых»[231] полков, охрану порядка несла особая дворцовая полицейская команда, но после устроенного террористами взрыва он, в числе прочих оказавшихся под рукой офицеров, был привлечен к следствию. Работы было много и сделать её следовало быстро, чтобы злоумышленник, дерзнувший покуситься на священную особу государя, не успел замести следы и скрыться. Поэтому жандармы, не теряя ни минуты, приступили к опросу всех оказавшихся вольными или невольными свидетелями ужасного происшествия.

Увы, последних, особенно из числа прислуги, было много, людей, желающих непременно продемонстрировать своё рвение, ещё больше, причем чем меньше было опыта и познаний в ведении допросов и следствия, тем больше было усердия. Все суетились, бегали, козыряли высоким чинам, желающим немедля узнать, как продвигается расследование, но толку от всего этого было немного.

Потратив больше часа на допрос очередного ничего не ведающего дворцового полотера, штабс-капитан вышел из отведенного для дознавателей кабинета и с наслаждением затянулся папиросой.

– Устали? – вежливо поинтересовался курящий рядом ротмистр Азарьев из лейб-гвардии отдельного жандармского эскадрона[232], командовавший оцепле нием.

– Нисколько, – упрямо мотнул головой Вельбицкий.

– Вот как? – иронично приподнял бровь гвардеец.

– Именно, вот только есть мысль, что мы что-то упускаем, но что – понять пока не могу.

– Бывает, – легкомысленно отозвался собеседник, уверенный, что делает одолжение простому жандарму, всего лишь снизойдя до разговора с ним.

Надо сказать, что русский офицерский корпус просто разъедала корпоративность. «Старогвардейцы» свысока поглядывали на «молодую гвардию», но вместе и те и другие в грош не ставили «армеутов». Офицеры Генерального штаба держались особняком от всех, не принадлежащим к их кругу. Моряки, в свою очередь, именно себя полагали белой костью, а прочих – недостойной упоминания мелочью. Отдельной категорией были и жандармы. Попасть в их ряды было очень непросто, поэтому все, кому это не удалось, относились к «голубым мундирам» с плохо скрытой неприязнью, основой которой была банальная зависть. Но даже внутри Отдельного корпуса жандармов существовал странный антагонизм. Штабные и строевые офицеры непонятно отчего с презрением смотрели на своих коллег, занимавшихся розыском опасных преступников, полагая, что те занимаются сыском, недостойным благородного человека.

Раздосадованный своей откровенностью, Вельбицкий хотел было вернуться к своим обязанностям, но гвардеец снова привлек его внимание:

– Вот и флотские пожаловали!

– А они-то зачем? – удивился штабс-капитан.

– Так ведь кто-то из ваших гальванические провода нашел, – пожал плечами ротмистр. – Вот и решили, что они от злоумышленника остались!

Разумеется, Азарьеву было прекрасно известно, что именно этот провинциальный жандарм обнаружил те самые злополучные провода и высказал идею, что они использовались для подрыва. Теперь же гвардеец попытался тонко подшутить над незадачливым дознавателем, но усилия его пропали даром, поскольку уставившийся на моряков Вельбицкий не обратил на его слова ни малейшего внимания.

– Глазам своим не верю! – пробормотал он.

– Да что с вами?! – встревожился гвардеец.