Выйдя из здания Царскосельского вокзала, Барановский с Будищевым взяли извозчика и скоро были перед императорской резиденцией. Дмитрий был уверен, что охрана будет их долго мурыжить, проверяя и перепроверяя личность прибывших, но к его удивлению ничего подобного не случилось. Командовавший дежурившими в тот день лейб-стрелками офицер лишь сверился с имевшимся у него списком и, удостоверившись, что такие персоны в нем обозначены, просто пропустил их внутрь.
Дворцовая полиция тоже не проявила особого внимания к новоприбывшим, продемонстрировав тем самым, по мнению бывшего унтера, полную профнепригодность. Более того, их с инженером даже не обыскали. Лишь какой-то офицер с нервным лицом мельком оглядел их и, видимо, удовлетворившись этим осмотром, тут же вышел прочь.
— Кох, — чуть слышно шепнул своему спутнику Барановский.
— Что? — не понял тот.
— Это капитан Кох, — чуть подробнее объяснил инженер. — Начальник охраны Его Величества.
— Лох он, а не Кох, — проворчал про себя в ответ Дмитрий.
После этого представительный лакей проводил их в один из павильонов и велел ждать. Вид у него был при этом такой величественный, что никто и не подумал ему возразить. Ждать им пришлось довольно долго. Владимир Степанович, видимо привычный к ожиданиям в передних сильных мира сего, переносил это с полным спокойствием, а вот Будищеву это скоро наскучило, и он стал изучать окружающую обстановку. Благо что посмотреть в императорской резиденции было на что.
Усилия его не пропали даром и скоро он заметил, что за портьерой происходит какое-то шевеление. Недолго думая, он подошел к ней и резко отодвинул плотную ткань в сторону.
— Ой! — вскрикнул прячущийся там мальчишка и сделал попытку смыться.
— Стоять-бояться! — немедля пресек эти поползновения Дмитрий и ухватил беглеца за воротник матроски.
Мальчик, явно не ожидавший подобного обращения, застыл как вкопанный и лишь растерянно хлопал глазами, глядя на высокого незнакомца.
— Ты кто? — поинтересовался подошедший к ним Владимир Степанович.
— Гога, — с явным удивлением отвечал тот, видимо не понимая, как его могут не знать.
— И почему ты тут прячешься?
— Просто так.
— Ты с кем-то играешь?
— Со мной никто не играет, — насупился малыш. — Только матушка иногда, но ей постоянно некогда.
— Подожди-ка, — стал что-то понимать Барановский. — А как тебя полностью зовут, ты знаешь?
— Князь Георгий Александрович Долгоруков![52]
— гордо отчеканил тот в ответ.— Такой маленький, а уже князь? — усмехнулся Будищев.
— Дмитрий, немедля отпустите вашего пленника, — обеспокоенно сказал своему спутнику инженер, но тот неожиданно присел на корточки и его глаза оказались на одном уровне с глазами ребенка.
— А почему с тобой никто не играет? — спросил он у Гоги.
— Не знаю, наверное, им не разрешают, — шмыгнул носом тот.
— Тогда тебе нужна такая игра, в которую можно играть одному. Причем, такая, чтобы тебе все завидовали и хотели играть с тобой, несмотря на запрет.
— Как это? — широко распахнул глаза юный князь.
— Ну не знаю, — пожал плечами Дмитрий. — Вот представь себе железную дорогу, но такую маленькую, что вполне может поместиться на столе. А по ней ходит, хоть и небольшой, но самый настоящий паровоз с вагонами. А ты всем этим управляешь. Переводишь стрелки, звонишь в колокольчик, даешь гудок.
— А такие игрушки разве бывают?
— Кто знает, может и бывают.
— Вот бы мне такую!
— Кажется, сюда идут, — встревожено сказал Барановский.
— Это меня ищут, — мрачно заметил мальчик.
— Так чего ты ждешь? — С легкой улыбкой спросил его Будищев. — Прячься скорее!
— А вы меня не выдадите?
— За кого ты нас принимаешь? Нет, конечно!
Гога не заставил себя просить дважды и тут же исчез за портьерой. А с другой стороны широко распахнулись резные двери, и в павильон зашел император Александр, сопровождаемый Кохом.
Государь был ещё не стар, но бремя государственных забот уже избороздило морщинами его красивое и мужественное лицо, а в волосах и бакенбардах обильно серебрилась благородная седина. Спина Александра Николаевича оставалась по-юношески прямой, но от былой легкости шага не осталось и следа. Правление его называли эпохой великих реформ, и это было чистой правдой. Он отменил крепостное право, ослабил цензуру, ввел суд присяжных, реформировал армию и, хотя многие из его реформ были непоследовательными и половинчатыми, нельзя было отрицать, что жизнь простого народа при нем стала гораздо легче, чем при его отце — императоре Николае.
Крестьяне, составлявшие абсолютное большинство населения России, боготворили своего царя, чего никак нельзя было сказать об их бывших хозяевах, всерьез опасавшихся, что он в своих преобразованиях пойдет ещё дальше и ещё сильнее урежет их обширные привилегии. Другой лагерь недовольных составляли разного рода радикалы. Эти господа требовали проведения новых реформ, нисколько не заботясь о том, возможны ли они. А убедившись, что правительство не идет у них на поводу, охотно взялись за бомбы и револьверы, устроив настоящую охоту за своим монархом.