Стрелок-3 Митральезы Белого генерала. Часть вторая.

– Эх, не вовремя Михаил Дмитриевич уехал. Тут такое можно… - сокрушенно вздохнул Вержбицкий, после чего, как бы спохватившись, отпустил своих посетителей: - можете быть свободными, господа.

Выйдя из штабной кибитки, Полковников с Будищевым заметили целый караван. Несколько тяжелогружёных верблюдов, очевидно, навьюченных чем-то ценным, окруженные до зубов вооруженными всадниками. Особенно выделялся один из них, весьма живописно одетый, с горделивым выражением лица. Надменно взглянув на русских офицеров, он вскоре отвел глаза в сторону, ясно давая понять, что гяуры его не интересуют.

- Ты посмотри, какие клоуны, - подумал вслух Дмитрий, вызвав удивление у своего спутника.

- Кто, простите?

- Рот хоть завязочки пришей… , не обращайте внимания Петр Васильевич. Кстати, а вы случайно не знаете, где этот мой «спасенный» обитает?

- Случайно знаю. В госпитале, разумеется. Его врачует ваш приятель Студитский. Забавно, не правда ли?

- Что именно?

- Ну как же. И доктор, и пациент обязаны вам жизнью.

- Действительно.

- Вот что, кондуктор, - перешел на официальный тон капитан. – Если желаете посетить госпиталь, то у вас есть час. Затем жду вас в расположении.

- Слушаюсь!

Как это ни прискорбно, но организация медицинской службы никогда не была сильной стороной Русской Императорской армии. Причин тому было множество, но главное, пожалуй, в казенном отношении к делу военных властей. Заведовать медиками часто назначались генералы или чиновники, положение которых лучше всего объясняла пословица про «чемодан без ручки». Иными словами, выгнать их было не за что, но и доверить серьезного дела тоже нельзя. Закаспийский отряд до недавнего времени не был исключением, отчего потери от болезней и дурного ухода за больными и ранеными в несколько раз превысили таковые полученные от неприятеля. Достаточно сказать, что во время печально знаменитой экспедиции генерала Ломакина в обозе имелось место только для сорока лежачих, при том, что реальное число больных и раненых превысило две с половиной сотни.

Однако с назначением генерала Скобелева ситуация медленно но верно начала улучшаться. Во-первых, во всех постах на Атрекской линии были организованы фельдшерские околотки. Во-вторых, резко увеличено количество врачебного персонала, от врачей до санитаров. В-третьих, в Дуз-Олуме и Бами открыты самые настоящие госпитали. Исправляющим должность начальника последнего был назначен доктор Студитский, имевший помимо всего прочего чин коллежского асессора.

Ранение в ухо в ходе знаменитого дела у Бендессен несколько умерило его пыл, так что теперь он не мотался по передовым отрядам в поисках приключений, а занимался своими прямыми обязанностями, то есть, врачевал больных и раненых, благо недостатка ни в тех, ни в других не было.

- Рад вас видеть, любезный Дмитрий Николаевич, - поприветствовал он моряка. – Какими судьбами, неужто решили справиться о здоровье спасенного вами мальчика?

- Угадали, Владимир Андреевич. Как он?

- Как вам сказать, друг мой. Нельзя сказать, чтобы совсем уж плохо, однако и обнадежить мне вас нечем. Впрочем, организм молодой и здоровый, даст бог, поправится.

- Ну да, если пациент хочет жить – медицина бессильна! – схохмил по привычке Будищев.

- Но-но-но! – шутливо погрозил ему пальцем врач. – Попадете ко мне, я вам эти слова припомню!

- Все, сдаюсь! – поднял обе руки вверх кондуктор.

Как оказалось, юный текинец расположился в госпитале с определенным комфортом. Народу в просторной кибитке, приспособленной под палату, было совсем немного, жесткая солдатская постель его застелена мягким матрасом, пожертвованным самим доктором Студитским, а уж белые простыни и чистая рубаха с кальсонами и вовсе могли считаться по нынешним временам невообразимой роскошью.

Завидев Будищева, мальчик вздрогнул и попытался принять независимый и гордый вид, но у него плохо получилось. Похоже, что он не знал, что обязан своему спасению этому человеку и потому не чувствовал в себе ни признательности, ни благодарности. Впрочем, Дмитрий тоже не испытывал к пленнику каких-либо добрых чувств и если бы кто из знакомых вздумал было поинтересоваться, для чего тот спас мальчишку, он вряд ли нашел вразумительный ответ.

- Вот что, любезный, - обратился к служителю из старослужащих солдат доктор. – Нельзя ли перевести мальчику, что его спас от смерти этот господин?

Худощавый санитар неопределенного возраста, прослуживший много лет в Азии и научившийся кое-как говорить на местных наречиях, охотно выполнил приказ и на жуткой смеси туземных и русских слов сказал пациенту что-то в стиле «твоя моя понимай, этот сердар, тебя, сукина сына, спас, а ты падлюка лежишь и не поклонишься». Во всяком случае, Будищеву послышалось именно так.

Как ни странно, молодой человек, очевидно, понял что именно ему пытался донести служитель и, приложив руку к сердцу, пролопотал нечто вроде благодарности. Правда, взгляд его при этом оставался хмурым и нелюбезным, хотя возможно, дело было в болезни.