Стрелок. Путь на Балканы

– Ну как, блин… а типа ты захотел, чтобы я с тобой содомским грехом занялся, понял?

– Тебе никто не поверит! Мое слово против твоего…

– Какие еще слова, ты забыл, что я тебе горло сломаю?

– Все одно не поверят!

– Может быть, только все равно запомнят. И «слава» эта к тебе навсегда прилипнет. Даже духи[8] будут пальцем тыкать – вон ефрейтор заднеприводный идет! Это, кстати, если ты просто не сдохнешь, потому как со сломанным горлом врачебной помощи можно и не дождаться.

Ефрейтор вдруг сообразил, что именно ему сказал этот непонятный новобранец, и отчаянно задергался, пытаясь освободиться, но его противник так завернул ему руку, что в глазах потемнело от боли, а из горла вырвался крик, больше похожий на стон. Тело мгновенно покрылось испариной, а только что бугрившиеся под сукном мундира мышцы обмякли, давая понять, что он сломлен.

– Что ты хочешь? – почти жалобным голосом прошептал испуганный Хитров.

– Служить спокойно хочу, чтобы всякие уроды вроде тебя не беспредельничали.

– Пусти, богом клянусь, не буду больше!

– Вот и ладушки. Кстати, если ты с остальными дедами решишь меня отметелить, то запомни, я потом тебя все равно достану!

Договорив, Дмитрий отпустил своего противника и легко вскочил на ноги. Затем протянул руку и помог подняться.

– Вставайте, тащь ефрейтор, а то простудитесь, – постарался обойтись без издевки в голосе Будищев и похлопал по форме, как бы помогая отряхнуться. – Мундир на вас опять же красивый.

– Ой, – застонал Хитров, – чуть руку не сломал, проклятый!

– Это пройдет. Ты ведь меня тоже сюда позвал не для того, чтобы пивом угостить. Ну, так мы договорились?

– Договорились, – хмуро отвечал старослужащий, – только по службе все одно спуску не дам!

– А вот это по-нашему! Кстати о мундире, нас когда обмундировывать будут, а то я как-то забодался в этих обносках ходить?

– Завтра в швальню поведут.

В казарму они зашли вдвоем, чем вызвали немалое удивление среди солдат. Необычно бледный ефрейтор, ни слова не говоря, прошел к своему месту и, не раздеваясь, рухнул на нары. Будищев же как ни в чем ни бывало стал осматривать помещение, очевидно, пытаясь найти себе место.

– Иди сюды, – махнул ему заросший окладистой бородой солдат. – Вот тут определяйся…

Спальное место, скажем прямо, было неказистым – двухэтажные дощатые, ничем не прикрытые нары. Ни подушки, ни матраса, ни одеяла на них не наблюдалось, как, впрочем, и в карантине. У прочих обитателей казармы особых излишеств тоже не было, если не считать таковыми тюфяки из рогожи, набитые сеном. Накрывались служивые вместо одеял шинелями, а под голову клали кто на что горазд.

– Да, это не Рио-де-Жанейро, – пробормотал Будищев, вызвав немалое удивление расслышавших его вольноперов.

– Это точно, – отозвался бородатый солдат, как будто понял, о чем тот толкует, – можешь меня дядька Никифоров называть.

– Дядька?

– Ага, для таких, как ты.

– В смысле прослужил много?

– Четвертый год уж пошел.

– Тогда получается – дедушка!

– Можешь и так, только я твоим дядькой[9] буду.

– Дмитрий, – коротко представился новобранец.

– Митька, так Митька! Но запомни, в строю ты новобранец Будищев! А как присягу примешь, так будешь – рядовой! Понял?

– Понял-понял, – пробурчал тот в ответ.

– А командир роты у нас их благородие штабс-капитан Гаупт!

– Ну, да, капитан…

– Не капитан, дурья твоя башка, а штабс-капитан! У капитана погоны чистые, а у их благородия – четыре звездочки.

– Вот блин!

– А вот блинов ты еще долго не попробуешь, чай не у тещи в гостях.

– Я холостой.

– А мне без разницы. Слушай дальше…

– Погоди, Никифоров…

– Дядька Никифоров! Чего тебе?

– Хорошо, пусть будет дядька. Нас когда из карантина забирали, там какой-то большой чин был, с погонами вроде как у полковника, только с чистыми. Это кто?

– Вот дурень, право слово, так у полковника и должон быть чистый погон, а был это не иначе как их высокоблагородие полковник Буссе. Полковой наш командир.

– А почему ротный просто «благородие», а тот «высоко»?

– Известно почему, тот полковник, а Гаупт – только штабс-капитан!

– А если погоны такие же, а на них три звезды?

– Подполковник, тоже «высокоблагородие».

– Вот же пропасть, – чертыхнулся Будищев, – все ни как у людей!

– Ничто, запомнишь еще, – усмехнулся старослужащий, – а не запомнишь, так унтера поспособствуют.