Стрельцы у трона. Русь на переломе

Не хотелось бы нарушать настроения минуты, прекрасной и пугающей в одно и то же время.

Но явился Голохвастов с докладом, что собрались некоторые бояре на малый совет к царю. Пришлось проститься с женой, отпустить всех и идти в палату, где ждали опять споры и разговоры с лукавыми, изворотливыми, жадными слугами-боярами, где надо было разбираться в мелких, сложных, но все-таки неотложных делах и вопросах по управлению землей, всем царством.

Только отпуская Симеона, царь несколько раз повторил:

— Гляди, не знал я, какой ты… Теперя уж — изволь к нам поближе быти… И к трапезе нашей царской без зову жалуй, прошу тебя… Й всегда… Особливо, в часы павечерние, как покончу я все дела особливые… Гляди же, не забывай…

И с неохотой вышел к ожидающим его боярам.

Загадка — вся жизнь человеческая. И сама она — полна загадок.

Как решить: монах ли прозрел на мгновенье и увидел то, что еще крылось в бездне грядущего, или слова его так повлияли на душу слушателей, что сбылось предсказание? Только действительно, 30 мая 1672 года, после двухдневных страданий царица Наталья подарила супругу сына.

Около часу ночи раздался первый крик того, кому суждено было повернуть на новый путь целый огромный край, весь многомиллионный народ.

Со слезами восторга, с громкими радостными рыданьями встретил царь весть о сыне. Сорвал с руки драгоценный перстень, отдал бабке, принесшей известие, и кинулся сам в опочивальню: посмотреть на жену, на ее первенца.

Но только на миг дали ему взглянуть на бледное, прекрасное, хотя и страдальческое лицо молодой матери, на крупного малютку, на его сына.

Наталья взглядом осияла его, ребенок кричал, словно требовал чего-то.

И Алексею пришлось сейчас же уйти, чтобы не тревожить мать, чтобы дать простор женщинам, приступившим к необходимым делам, к уборке, к мытью младенца и прочее.

Как говорилось в гороскопе о «камне», так и нарекли на молитве новорожденного царевича Петром.

Зазвенели, загудели московские колокола так мощно и радостно, возвещая люду крещеному великую радость в царской семье.

Ни одна радость, ни одно важное событие в престольном городе не проходит без громкого участия этих звонкогласных, бессменных вестников-глашатаев. Как будто сотрясая языками своими зыбкий воздух, колокола хотят, чтоб само небо принимало участие, откликалось на горе и радости земной жизни, человеческой доли.

Уже в пятом часу утра все духовенство московское готово было к служению соборному, назначенному в Успенском храме.

Вместо патриарха Иоасафа, который совсем расхворался да и умер еще 17 февраля, литургию совершал Новгородский архиепископ Питирим, занявший вскоре, 5 июля, место усопшего на патриаршем престоле.

Кончилась служба. Алексей в богатом уборе с посохом в руках стоял счастливый, сиюящий, словно помолодевший лет на двадцать. А за ним — разноцветной, блестящей стеной теснились восточные все царевичи, первые вельможи московские, родовитые бояре, дворяне в праздничных кафтанах, полковники пешего воинства, рейтары, головы и полуголовы и полковники стрелецкие, тоже разодетые, как на светлый праздник. Красные, голубые, желтые и белые полукафтанья, блестящее вооружение — пестрило в глазах.

В белых, пасхальных облачениях вышли из алтаря все власти духовные с Питиримом во главе и первые принесли поздравление царю. За ними — вся свита царская била челом на великой радости.

От лица царевичей и первых чинов двора сказал приветствие Грузинский царевич Николай Давидович.

Тут же Алексей объявил большие милости царские в честь рождения сына.

Много бояр, находившихся в опале, получили прощение, им дозволено было видеть очи царские. Осужденные на смерть, на ссылку за преступления государственного характера получили пощаду, смягчение своей участи. Долги, какие числились в личную казну государству за многими людьми, были сняты, взыскания — прекращены.

Немедленно приказал Алексей послать богатые дары Полоцкому, предсказание которого оправдалось блистательным образом.

И три дня не умолкая гремели пушечные салюты над Москвой, сливая с торжественным, протяжным гуденьем кремлевских колоколов свое отрывистое, многократное громыханье, свои тяжкие, раскатистые удары и отклики.

Из Успенского собора царь двинулся дальше, в обход по всем главнейшим святыням кремлевским. Побывал в Архангельском соборе, в Вознесенском девичьем монастыре, где поклонился праху родителей своих, в Чудовском монастыре помолился над мощами святителя Алексия, своего покровителя и святого, приложился к иконам в Благовещенском соборе, вернулся во дворец и здесь, в Столовой избе, где уже были собраны все бояре, вся Дума, ближние люди, пожаловал Матвеева и тестя своего, Кириллу Нарышкина в сан окольничих с путем, дал им города, одарил деньгами, деревнями и землей.

Высоко подымались чары в Столовой палате за здоровье счастливого отца и царицы-матери, за новорожденного царевича, увидавшего свет при таких радостных предзнаменованиях… Громко звучали клики пирующих. И все покрывал мерный, неугомонный гул колоколов, рокот и треск орудий…