Стрельцы у трона

   -- Вот, гляди: История царства Московского... Про царей... Мне все читали... Хто был когда, как государе ствовал... Эту книгу дедушка Артемон складывал... Вон и лики царские... Вот дедушка, царь Михайло... Вот тятя... Вот -- царь Иван Васильич... грозной да злой который был... Вот князь великий с калитой... Мне все ведомы... И скажу тебе про них... Про ково хочешь?..

   Живо перебирал мальчик пухлыми пальчиками листы тяжелого тома: "История в лицах государей московских", прекрасный, многолетний труд недавно сосланного боярина Матвеева.

   Неловкая тишина воцарилась в палате.

   Глаза Натальи потемнели и наполнились слезами. Скрывая их, царица отвернулась к окну, словно разглядывала что во дворе.

   Федор вспыхнул и невольно опустил глаза. У Нарышкина и Стрешнева сумрачны стали лица, а провожатые царя приняли сразу угрюмый, вызывающий вид, словно приготовились к стычке с врагами.

   -- Про ково же сказывать, государь-братец? -- повторил вопрос мальчик и огляделся кругом, не понимая: отчего нет ответа, что значит внезапно наступившее молчание? Потом, как будто сообразив что-то, закрыл тихонько книгу, отодвинулся к матери и негромко спросил:

   -- А што, государь-братец, скоро с воеводства дедушка воротится? Приказал бы ему сызнова на Москву. Скушно без нево. Вон и матушка скучает... Он здесь еще про царей будет складывать... И про тебя, и про меня, как я царем стану... Слышь, братец, пошли инова на воеводство ково...

   Опять не последовало ответа ребенку.

   -- Княгинюшка, возьми Петрушу, веди в опочивальню. Молочком напоить, гляди, не пора ли. А там и на опочив. Ишь, уж не рано... Да свету нам, -- обратилась, овладев собой, Наталья к маме Петра, княгине Голицыной, -- ишь, Темнеть стало... А может, государь, и потрапезовать с нами поизволишь? Готово у нас, гляди, все...

   Федор, отгоняя смущение, провел рукой по лицу и даже встряхнулся весь:

   -- Нет, нет, благодарствую, государыня-матушка... Так, побеседовать зашел... Ну, братишко, ступай, коли пора... Доброй ночи... Послушен будь... Вон какой ты большой стал... Пятый годок без малого... И тебе за науку пора... Хочешь ли? Станешь ли?

   -- А коли я ладно знать буду, ты и мне чего дашь, государь-братец?

   -- Дам, дам, милый... Што похочешь, все дам...

   -- Вот любо... Ну, я стану слушать... Я пойду с мамушкой... Слышь, княгинюшка, свет Ульяна Ивановна; веди меня. Я и баловать не стану... Тихо, слышь... Во-о как ладно...

   И, захватив свою любимую "дедушкину" Историю, он стал кланяться поочередно:

   -- Доброй ночи, матушка... Доброй ночи, государь-братец... Бояре, ночь добрая...

   Мать порывисто прижала мальчика к своей груди и отпустила его с долгим поцелуем.

   Федор тоже привлек, поцеловал и перекрестил брата-крестника:

   -- Храни тебя, Господь... Расти, здоровый будь духом и телом... Ступай с Богом...

   Мальчика увели. Ушла за ним и вторая мама его, боярыня Матрена Романовна Леонтьева.

   -- Пора, пора учить Петю, -- после небольшого молчания повторил Федор. -- Сдадим дядькам на руки малого. А там и учителей пристойных сыскать надобно. Как мыслишь, государыня-матушка?

   -- Твоя воля, государь. Приспела пора. Так уж у вас, у государей, оно водится... Не все же ему с нами, с женским полом, быть... И не рада, а надо... Сама вижу: пора дядькам сына сдавать... А ково изберешь, государь, не скажешь ли?..

   И с затаенной тревогой она глядела на царя, ожидая, кого он назовет. Не поручит ли охрану ребенка кому-либо из заведомых недругов ее семьи, одному из Милославских, Хитрово или иному из ихней компании?

   Чуткий Федор угадал тревогу мачехи, поспешил успокоить Наталью:

   -- Мне ли избирать? Кабы родитель был жив, помяни, Господи, душу его, он бы и выбрал... Он же и боярам приказал, коим в охрану вручил брата Петрушу. Из них сама и выбирай. Твоя воля родительская, государыня-матушка.

   -- Челом бью на милости, сынок-государь. Поздоровь, Боже, твою царскую милость. Коли поизволишь, потолкуем о том еще, -- вздыхая свободно, сказала Наталья. -- А можно бы в дядьки и князя Бориса Голицына позвать. Сам знаешь: повидал он немало. Учен много и нравом тих.

   -- Как поизволишь, государыня-матушка. Его, так его. Еще про кого надумаешь, -- скажи мне.

   -- Да вот, не дозволишь ли, царица-матушка, и ты, государь, про учителя слово молвить? -- вставая с поклоном, заговорил Соковнин.

   -- Сказывай, што знаешь, боярин.

   -- Да вот, коли надобно, знаю я человека, в грамате сведущий и смирной, как овца. Моих пареньков учивал. Озорные они. А с им -- ровно иные стали. Сами за науку берутся. Знает, видно, как заохотить ребяток... Попытать бы его, как водится. Може, и в пригоду станет вашим государским милостям. Могу сказать: смиренник, добродетельный муж и Божественное Писание добре знает. Не хуже попа иного.

   -- Поглядим, што же... Коли знаешь человека -- и хорошо оно. Как звать-то ево?

   -- Никиткой звать, Моисеев сын, прозвищем Зотов, из Большого приказу, из твоих писцов государевых, московский же сам. И родню тут имеет немалую. Небогатый люд, да худого про них не слыхать. А для первой учебы царевичу -- и не сыскать другого. Так думается мне, государь.