Читаем Стрельцы у трона полностью

   -- Да, может, князь, люба ему девица, всех дороже.

   -- Потерпит. Мало кому што любо. Ино дело, близок локоть, да не укусишь. Не так живи, как хочется, -- почему-то со вздохом, печальным голосом произнес этот воин, такой суровый, строгий на вид, никогда почти не меняющий выражения своего красивого лица, на котором вьется почетный знак, след от вражеской сабли.

   Вспыхнула и Софья. Помолчав, она только и сказала:

   -- Добро. Так и дело поведем. А теперя -- не взыщи. К государю-брату пора. Звал он меня на богомолье с им ехать... Родителей помянуть.

   -- Вот и ему ты помяни, царевна, о чем мы толковали с тобой...

   -- Да уж сказано. Свое не забуду. С Богом, князь.

   Они расстались.

   Решение, принятое обоими, было поддержано и остальными вожаками партии Милославских. Работа закипела.

   Сумели уговорить и патриарха принять участие в благом деле.

   Федор часто видал и ласкал, как сестру, как ребенка, боярышню Апраксину, веселую, красивую, пышущую здоровьем девушку.

   И когда ему предложили взять ее в царицы, он не стал отговариваться долго. Покойная царица Агафья успела пробудить в душе царя чистую, теплую привязанность к себе. И даже после ее смерти Федор не мог отрешиться от этого первого чувства, пережитого им.

   Так не все ли равно, кого избрать теперь, кто займет место на троне и в терему, но не в душе царя?

   Когда согласие было получено и о нем узнал Языков, он ничего не сказал. Только усмешка недобрая, как судорога, проскользнула у него по лицу.

   И в тот же день, вечером, боярин-оружничий, появившись на половине царицы Натальи, долго наедине беседовал с ней.

   О чем? Никто не мог узнать, хотя и проведали Милославские и Хитрово о таком необычном свидании Языкова с Нарышкиной.

   Когда Богдан Матвеич Хитрово прямо задал вопрос Языкову, тот нисколько не смутился:

   -- Да ужли ж ты и сам не догадался, боярин? Время подошло горячее. Бог един знает, што наутро всех ждет. Заявился я к государыне-царице, ровно бы ее руку держать собираюсь. А сам повызнать надумал: што там, у Нарышкиных, деется? Што затеяно сейчас всей ихней стороною? Им тоже ведомо, что государю, тово и гляди, смертный час приспеть может. Чай, готовят нам отпор, штобы молодшего царевича на трон посадить... Вот и толковали...

   -- И... што же... столковались?

   -- Нету покуда. Не верит мне государыня, Наталья Кирилловна. "Все-де врагом нам был. С чего дружба одолела?" -- так сказывает.

   -- Гм, правда-то оно, правда... Умен ты, боярин. И в слове, видно, тверд. За нас стоишь, -- прослушав объяснения Языкова, где правда перемешалась с ложью, проговорил Хитрово. -- А ныне и больше можешь нам помочь подать. Слышно, задумал царь и женитьбы не ждать, а про всяк случай -- наречи наследника, Петра-царевича. С чево -- не знаю, а остыл ко мне государь. Ровно бы гневен стал. Ты у него в милости. Потолкуй о затее об новой. Да не мешкая. Ежели правда -- поотговорить надо. Сказать ему... Да што тебя учить? Сам других поучишь... Как скажешь, Иван Максимыч, идешь ли на то?

   Пытливо стал всматриваться Хитрово в лицо Языкову.

   Тот снова и бровью не повел.

   -- Добро, што упредил меня. Нынче же о деле таком царя спрошу. Мой черед быть при нем...

   -- Ладно. Бог на помочь! Да ответ дай скорей...

   -- Не замедлю, боярин. Не ты ли меня и к царю приставил? Заместо отца родного мне был. Уж тебе ли я не послужу, боярин, Богдан Матвеич?

   Слушает Хитрово: так правдиво и открыто звучит речь Языкова. Не может, в самом деле, быть предателем этот человек.

   И приветливо распростились они.

   Языков сдержал обещание, в тот же день завел разговор с Федором о разных вестях, какие ходят на Москве, особенно при дворе.

   -- Какие вести, Иванушка? -- отрываясь от чертежа нового храма, который задумал построить, спросил царь.

   -- Да, слышь, што не дожидаючи радости своей государевой, венца честного, волишь меньшого царевича, Петра Алексеича, нарещи наследником на престол Всероссийского царства.

   -- Што ж, коли бы и так? Кому оно помехой?

   -- Помехи никому. Лише б толков не было. А их уж не мало пошло по царству.

   -- Сказывай, какие еще толки там? Мне бы знать их надобно.

   -- Скажу, государь. Первое дело: молод царевич. Так рано не нарекали вы, государи, и сыновей, не то -- братьев ваших на царство. Другое: поминают, середний брат есть у тебя, царевич Иван Алексеич. Не то, лих, одново отца, а единой и матери. Уж коли нарекать, ему первое место подобает по тебе.

   -- Да, слышь, хворый, почитай што благой брат Иван у меня. Хто тово не знает? Ево ли над землей поставить могу? А Петруша -- гляди какой. Родитель покойный, помираючи, его же приказывал мне наречи. Видимо, благословение Господне почиет на отроке. Кого же поставить иначе?

Перейти на страницу:

Все книги серии Государи Руси великой

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза