Стрельцы у трона

   -- Наша, да не Маша, -- видимо, раздосадованная непонятливостью племянника, оборвала его старуха. -- Где ж ты жилье видал, штобы травы какой али корешков лечебных припасено не было про хворь про всякую, про немощь да про недуги повседневные? Не цари -- бедные люди. Лекарей да дохторов да знахарей не наберешься, как оно здеся заведено. Кажный -- сам себе лекарь, по старине, травками да корешками... Энто первое. А кромя тово, как мекаешь, боярин мой мудреный: по душе Артемон Матвеев дорогу Беляевой Дуньке отступил, к сторонке жмется? Али только случаю ждет, штобы ее и со всем ее родом, и с Ванькой Шихиревым, и с архимандритом Чудовским по темени клюнуть добре -- здорово... Вот наш подмет Матвееву руки и развяжет! Мы и в стороне станем. Он сам таку бучу собьет, что и Шихирева потопит... Гляди -- и с Наташкой со своей, со смиренницей, с государевой зазнобой негаданной захлебнутися сможет... Вот нам к чему вести надоть, а не разбирать: есть ли травы да зелья в чужой избе али нету. Злоба, ремство -- завидливое -- энти зелья повсесветные. Их с маково зерно рассыпь, они лесом частым взойдут... Небось, не ошибешься... Толико с умом надоть сеяти, самому бы не чихать от севу... Вот... А Шихирев -- дурень всесветный, бахвал, болтун безглуздый. На него ли беды не сыщется? И ничево не видя, он уж повсюды языком треплет, слышь, быдто ево Дунька на верх взята, а Наташка Нарышкина с верху сбита... Чуть што не на рынке о том орал... Рейтаришке тут одному безместному да еще попу Благовещенскому, отцу Андрею... Да мало ль кому той Ивашка на свою голову молол? Ево думка -- жару нагнать, себе помочь у людей сыскать! А та помочь -- ему в немочь... Вот про што знать да ведать надоть, а не про травы-коренья заговоренные...

   Обескураженный окончательно, Хитрово только развел руками, склоняя покорно свою седую голову, но тут же не утерпел и сказал:

   -- Твой верх, матушка-боярыня, коли впрямь все так, как сказываешь... И откуль, скажи, до всево ты доведалася, почитай из терему не выходючи, людей со стороны не видя?..

   -- Мудреный, и тово не учуял? У тея "свои люди" на Москве, а и у меня не мыслете... Ты, боярин большой, рублем да словом, да велемочной повадкой души уловляешь, людей закупаешь... Гляди, у меня из такой казны такоже сыщется малая толика на обзаведенье... Ну, уж кинь спросы да расспросы... Пиши знай, што надо. Кончать граматку пора да другую с нее же списать. В два места кинуть надоть... Быдто, хто клал -- сам не ведал: дойдет ли ево грамата до царя аль нет?.. И поймут люди и царь, што не свой, не дворцовый подбрасывал, а чужак, местных звычаев не ведая.

   -- Та, так... Прямо на Ивашку помыслят... -- радостно закивал толовой Хитрово, изготовясь снова писать.

   -- Во, теперя ты, боярин, затакал, ровно утица кряковая... Пиши... "потаковшик", -- с оттенком ласкового презрения заметила старуха и стала дальше диктовать письмо подметное.

   Вот закончена последняя строка. Перед подписью старуха сделала легкую передышку, перебирая в уме: не забыто ли что-нибудь необходимое.

   -- Вот што, Богдаша, перечти-ка все, я послухаю, -- обратилась она к седому ученику своему.

   И Хитрово послушно стал перечитывать вполголоса весь хитро сплетенный донос.

   Старуха слушала внимательно, сложив полные руки на коленях, изредка пошевеливая пухлыми большими пальцами, разжимая порою плотно сжатые, сохнущие от внутреннего волнения губы, чтобы провести по ним кончиком языка...

   -- Так, все к месту... Буде толк из дела. Теперя -- имярек... Подпись дати -- и конец.

   -- "Ивашка" -- подмахнута нешто.

   -- Не. Пиши: "Боярин Богдан Хитрово складывал". Лучче буде. Э-эх, в досаду лих вводишь меня. Помысли, боярин! Люди веровать должны, что Ивашка Шихирев на Матвеева поклеп возводит. Так дурак ли он -- свое имя хрещеное под тем поклепом ставити! Уж, лучче, штобы следы замести, он ворога, супротивника Артемона имя проставит...

   -- Во-во... и я так мыслю, боярыня. Гляди, и написано уж: "Твой, осударя великова, раб недостойный Артемошка"... Вот, написал.

   -- Слава те, тетереву... Другой лоскут харатейный бери. Еще одну с энтой -- писулю строчи. Да поживее. В церковь мне пора. И то с тобою время упустила, грешница я великая, часов положенных не молила...

   И пока боярин быстро переписывал копию с доноса, старуха, обратясь лицом к иконам, усердно шептала молитвы, перебирая узлы лестовки.

   -- Готово, -- складывая оба доноса в виде писем, сказал боярин.

   -- Ну, и ладно. Вот, воску бери. Припечатай. Нажми хошь купейкой на место печати.. Так. Ишь, как Егорий-то вышел! Да пошлет он нам, скоропомощник, над ворогами одоление, -- отрываясь от молитвы, распоряжалась старуха. -- Надписывай цидулы-то... "Писание сие о слове и деле государевом и достойно поднести царю али ближнему человеку царскому, не смотря отнюдь, в тайну велику не вникаючи". Так. Кому же доверить все дело мыслишь? Помни, Богдаша, за воровски писанья, за подметные -- и животы все отнять у тя могут и заточат на весь век... С оглядкой дело верши.

   -- Ну уж, не учи, боярыня. Не овсе и глуп я... Вот сама поглядишь, коли охота, на человечка на мово.