Залп ружей грянул, и несколько убитых и раненых полетело с насыпи.
– Стреляйте! – воскликнул в бешенстве Андреев, махая саблею. Два или три выстрела один за другим раздались с насыпи, но никого не ранили из потешных, которые снова выстрелили в их противников залпом и привели их в совершенное расстройство.
Не слушая крика Андреева, раскольники побежали к лестнице, тесня друг друга.
– На деревья, ребята! – закричал Бурмистров потешным. – Стреляй беглым огнем!
Солдаты проворно взобрались на густые деревья, окружавшие со всех сторон насыпь, и начали стрелять в бежавших к главному зданию раскольников. В густой зелени дерев беспрестанно в разных местах мелькали с треском струи огня. Белый дым клубами пробирался между ветвями к вершинам и рассеивался в воздухе.
Андреев, оставшийся на насыпи, в ярости рубил саблею землю. Когда пальба прекратилась, Василий, стоявший близ ворот, закричал ему:
– Сдайся! Ты видишь, что не можешь нам противиться!
Андреев, заскрежетав зубами, бросил в Бурмистрова свою саблю. Тот отскочил, и сабля, повернувшись на лету, рукояткою ударилась в землю с такою силой, что ушла в нее до половины. Бросясь потом на колени и подняв руки к небу, Андреев вполголоса произнес какую-то молитву и спустился по лестнице с насыпи.
Бурмистров, приказав нескольким потешным остаться на деревьях для наблюдений за действиями раскольников, собрал всех прочих пред воротами, велел устроить перекладину, срубить дерево и вытесать тяжелое бревно, с одного конца заостренное. Повесив на перекладину это бревно на веревочной лестнице, взятой им из Преображенского, приказал он солдатам как можно сильнее бить заостренным концом в ворота. Вскоре они в нескольких местах от сильных ударов раскололись.
– Кто-то вышел из дома и идет к насыпи! – закричал один из потешных, бывший на дереве неподалеку от Василия. – Он восходит на лестницу.
– Бейте сильнее, ребята, в правую половину ворот! – воскликнул Бурмистров, – она больше раскололась.
– Остановитесь! – закричал пятидесятник Горохов, появившийся на насыпи, – не трудитесь понапрасну. Глава наш требует одного получаса на молитву и размышление. Он видит, что вы сильнее, и намеревается без сопротивления сдаться. Не смущайте нас шумом в последней молитве по нашей вере истинной.
– Скажи главе, – сказал Бурмистров, – что я согласен исполнить его требование. Если же чрез полчаса вы не сдадитесь, мы вышибем ворота и возьмем всех вас силою.
Горохов, спустясь с насыпи, возвратился в дом.
Бурмистров велел солдатам отдохнуть. Чрез несколько времени один из потешных закричал с дерева:
– Несколько человек вышли из слухового окна на кровлю дома. Все без оружия, и на всех, кажется, саваны.
– Верно, они хотят молиться, – сказал Бурмистров.
– Что это? – воскликнул потешный. – Двое тащат на кровлю какую-то девушку, и она также вся одета в белом.
– Это их священник, – продолжал Василий.
– Из нижних окон дома появился дым. Господи боже мой! кажется, дом загорается снизу, вот уж и огонь пышет из одного окошка.
– Ломайте скорее ворота, ребята! – закричал Василий.
Между тем все раскольники и глава их в саванах вышли на кровлю дома и запели свою предсмертную молитву. Они решились лучше сжечь себя, нежели сообщиться с нечестивым миром. Жертва их изуверства, несчастная девушка, где-нибудь ими похищенная после освобождения Натальи, громко кричала и вырывалась из рук двух державших ее изуверов, которые, не обращая на жалобный вопль ее внимания, продолжали петь вместе с прочими унылую предсмертную песнь. При шуме пожара Василий расслушал только следующие слова:
Расколотые ворота слетели с петлей, и Бурмистров с потешными вбежал на двор. Из всех нижних окон дома клубился густой дым и лилось яркое пламя. Вбежать в дом для спасения девушки было уже невозможно, приставить к дому лестницу и взобраться на кровлю также было нельзя. Вопль несчастной жертвы, заглушаемый унылым пением ее палачей, которые стояли неподвижно с поднятыми к небу глазами, раздирал сердце Бурмистрова.
– Кто из вас лучший стрелок? – спросил он потешных.
– Мы и все-таки в стрельбе понаторели, – отвечал один из преображенцев, – однако ж всех чаще попадает в цель капрал наш, Иван Григорьевич.
– Эй, капрал, – закричал Василий, – убей этих двух, которые держат бедную девушку за руки.
– Боюсь, чтоб в нее не попасть, пожалуй, рука дрогнет.
– Стреляй только смелее, авось как-нибудь спасем эту несчастную. Если же ее застрелишь, то все легче ей умереть от пули, нежели сгореть.