Стрелы Немой скалы

Оставив Балбала с лошадьми, я вошел в нишу. Она была длиной в две с небольшим сажени, в три аршина вышиной и глубиной до полутора. Стенки ее гладки и как будто чем-то вытерты и вылощены. Задняя и левая стены, а также потолок ниши были исписаны черной краской, но настолько неясно, что с трудом различались отдельные черточки и буквы. Долго я бился над тем, чтобы перенести на бумагу хоть что-нибудь из этих, может быть, очень любопытных, очень важных надписей. Солнце пошло к Закату, и теперь лучи его, проникавшие внутрь ниши, отражались от блестящей поверхности задней стенки и еще более затрудняли работу. Оттого что голова была запрокинута назад, онемел затылок; затекли руки. Я уже потерял надежду добиться чего-нибудь от этой немой скалы, даже в досаде убрал карандаш и бумагу, как мне пришла мысль вымыть стенки или просто смочить исписанные места, чтобы «буквы» выступили ярче. На беду кругом расстилалась безводная, голая степь с этой одинокой цепью гор, где воды достать невозможно. Недолго раздумывая, я плюнул на стенку и размазал слюну рукой. Оригинальный способ оживления старых картин и надписей увенчался успехом: к своей великой радости, я увидел, как несколько знаков на влажном месте выступили отчетливо, точно живые, как будто их только что написали. Полюбовавшись, я полез в сумку за карандашом и бумагой, но, когда поднял голову, знаков уже не было. Они исчезли: послеполуденное солнце высушило их.

Но теперь я жалел лишь о малом запасе своих слюнных желез. При страшной жаре губы спеклись, во рту пересохло и по временам горло перехватывала резкая боль. К счастью, мой проводник не решался долго находиться в нише, хотя тень хайрахана давно открыла путь. Он бродил меж валунов и наткнулся на лужу воды в камнях, оставшуюся, видимо, от недавних дождей. Балбал окатил водой стену на целый аршин.

Любопытное зрелище представилось мне: вверху шла горизонтальная надпись, под нею девять строк вертикального письма. Первая, вторая, третья, четвертая, пятая и шестая строки были написаны какими-то руническими знаками, а остальные были похожи на монгольскую вязь. Сразу за верхней горизонтальной строкой был изображен большой по размерам круг, а от него шли кривые и ломаные линии вроде облаков, над которыми восседал со сложенными на груди руками и поджатыми ногами ламаистский святой. Самым интересным были две совершенно одинаковые стрелы, выполненные той же краской, что и первые шесть рунических строк. Стрелы располагались под святым. Одна, совершенно прямая, указывала острием из ниши, острие другой было несколько изломлено кверху.

18 июля 1889 года. Ни одной надписи я прочесть не смог. Мои знания в этих письменах меньше, чем ничто, я, видимо, даже не очень точно определил их принадлежность. Я пожалел уже тогда о своем неведении в разных письменах и жалею сейчас, спустя три дня, когда продолжаю писать эти строки. Может быть прочитав надписи, я бы сумел срисовать их точнее и наверное узнал бы, куда показывают стрелы, к чему приведет указанный ими путь. Куда-то или к чему-то они должны были показывать, иначе зачем же их изобразили?

19 июля 1889 года. Опять возвращаюсь к нише. На потолке ее я также заметил письмена, но ничего не смог сделать. От частого запрокидывания головы кровь приливала к вискам. Началось головокружение, мне стало нехорошо, и я вышел наружу. Увидев меня, Балбал перепугался и уговорил тронуться в обратный путь. Всю дорогу, пока мы вновь пересекали Барлыкскую степь, меня не оставляла мысль о нише. Когда я пишу эту запись, мы делаем свой последний привал. Завтра прибудем к юрте Косого ламы. Несмотря на уговоры Балбала, я решил обратиться к этому служителю здешнего культа, чтобы хоть что-то понять в письменах ниши и ее стрелах. Не знаю, что даст мне завтрашнее посещение ламы, будет ли оно удачным.

Сегодня я чувствую себя вознагражденным за труды. Мне кажется, что я наткнулся на что-то интересное. Может быть, по этим стрелам Немой скалы, зная место и условия работы, будущий путешественник отыщет какой-то загадочный путь и познает тайну. Интерес надписей несомненен, и не только потому, что они связаны со стрелами, но еще и потому, что написаны они на разных языках. Разгадка их может пролить свет на отдаленные времена, на историю народа, утверждавшего некогда владычество в стране, занятой в настоящую пору другим народом, иным языком, чуждой верой.

Кончаю этот день. Балбал зовет меня продолжать путь. Еще один ночной переход — и мы или у разгадки, или у завесы тайны. Я знаю, что ни ночной прохладный степной воздух, ни мерный шаг наших лошадей, ни тягучие песни проводника не развеют меня. Я жду с нетерпением завтрашнего дня, я хочу знать, к каким тайнам ведут эти стрелы…»

Кончив читать дневник, Багров развернул рулон с чертежами. На одной из схем было изображено то, что срисовал Андронов в нише. Стрелы несколько раз были подчеркнуты. Багров вглядывался в нечеткие очертания знаков надписей и снова пристально смотрел на стрелы. «Куда ведут они?» — вдруг громко произнес Багров.