Стрелы памяти

Посвящаю моему деду Пронину Михаилу Герасимовичу,

ветерану Русско-японской войны (прообраз Федора,

одного из главных персонажей этой повести).

Унтер-офицер, был дважды Высочайше пожалован

Знаками отличия Военного ордена Святого Великомученика

и Победоносца Георгия (с 1913 года эта награда для нижних

чинов стала именоваться «Георгиевским крестом»).

Помимо Русско-японской, Михаил Пронин был участником

Германской – Великой или Первой мировой – войны

и Октябрьской революции 1917 года. За героизм

и мужество трижды награжден Российской империей

Георгиевскими крестами и несколькими медалями.

Имел пулевые и осколочные ранения. Однажды, участвуя

в рукопашной атаке, был проколот неприятелем штыком

в грудь, но выжил. После войн и революций женился

на молодой вдове. В этом браке родился сын – мой отец.

Лето в деревне – горячая пора. С первыми лучами солнца оживает все вокруг. Идут на пастбища стада, подгоняемые хлесткими ударами пастушьих кнутов. Косари разъезжаются по дальним лугам. Женщины хлопочут по хозяйству, а старики, усаживаясь на завалинки, вспоминают свою прожитую жизнь. Ребятишки с удочками спешат к реке. В ранние утренние часы самый хороший клев! Через несколько часов наступит жара. Все живое поспешит в тенистые места, где дышится легче. Стада придут к реке, старики – в сады, а косари начнут растрясать скошенную траву, чтобы солнце ее просушило, да ветерок провеял.

А пока…

Кони, исхудавшие за зиму, собравшись в табун, мирно пасутся на лугах. Самые ретивые и норовистые передвигаются прыжками или мелким шагом из-за спутанных веревками передних ног. Сильные жеребцы, временами поднимаясь на дыбы, громко ржут и фыркают, а познавшие непосильный труд кобылы, обмахиваясь хвостами от надоедливых насекомых и, вздрагивая всем телом, жадно щиплют сочную траву. Тонконогие жеребята резвятся неподалеку от заботливых матерей, время от времени подбегая и тычась им под брюхо.

Лето осыпало землю-кормилицу теплом, любовью и благоденствием! Как только небесное светило достигнет зенита, работы остановятся и наступит обеденный отдых. Хозяйки, расстелив скатерти в тени деревьев, разложат нехитрый провиант. Нет в такое время у крестьян горячих блюд, костров не разводят – опасно! А вот вечером можно и ушицы сварить из мелких карасей, пойманных ребятишками в речке, а то и холодной окрошкой на квасу поужинать.

Только с наступлением темноты замолкают стальные косы. И слышно отовсюду, как сверчки сверчат да лесные птицы поют. Бывает, вдруг ухнет сова, будто вспомнила что-то, и на миг затихнет все, а затем снова наполнится лесными звуками.

В одну из таких июньских ночей и решил заночевать хуторской кузнец Федор с молодой женой Евдокией возле леса. Слишком коротки ночи, чтобы тратить время на дорогу. В такую горячую пору летний день год кормит. Несколько семей остались с ночевкой и на другом берегу оврага. На бескрайние пойменные луга опустились умиротворение и покой.

* * *

В предрассветный час, когда все живое на земле, завороженное густой и молчаливой темнотой, проваливается в глубокий сон, оглядываясь и крадучись ступая, выходит на промысел всякий вороватый люд.

– Держи его крепче, ромалэ, – прошептал своему напарнику цыган Петша, спешно доставая из-за пазухи тряпку.

– Давай я сам завяжу. Ишь ты, брыкается, – стараясь обмотать старой цыганской шалью морду коня, процедил сквозь зубы молодой и сильный цыган Шандор.

– Не буянь, какарачи (ворон). Слушай меня и молчи, слушай и молчи, – шептал в ухо коню Петша.

Давно он высматривал этого черного, как ворон, молодого жеребца. Давно зудели его вороватые руки. Да уж больно хозяин коня был силен да горяч! Все в округе говорили про неуемную силу и ловкость молодого кузнеца. Нужны были хитрость лисицы и ловкость паука, чтобы провернуть это дельце. А тут такой случай подвернулся! Как не испытать счастья? Вот и уговорил Петша своего друга Шандора наведаться в пойменные луга за добычей.