Стрелы Перуна

Добрыня недолго наблюдал за битвой, свои дела влекли воеводу. В сопровождении сотских, Колюты и печенежского военачальника Эрнака Свирепого витязь обошел боевой стан на острове. Половина ратников спала у костров тяжелым сном смертельно уставших людей. Другие при свете факелов и костров укрепляли вал частоколом из разобранных строений посада. Всеми работами руководил тысяцкий Радислав, пожилой воин с простым и ясным лицом. Правая рука его покоилась на перевязи, лоб обмотан тряпицей, пятна крови запеклись на грубошерстном плаще. Он не спал вот уже почти сутки, но был бодр и подвижен. Подходя, Добрыня услыхал мягкий грудной голос тысяцкого:

— Вот тут и вбей колья, Завид. Козарин полезет, а ходу и нетути. А ты его копьем в ров и столкнешь. Понял, голуба моя?

— Как не понять, — ответил хриплый бас. — Все сполню, как велишь. Не сумлевайся.

— Бучма! Подбрось, голуба моя, дровец в костер. Аль не видишь, товарищам твоим темно... Чекан-богатырь, посматривай, штоб ворог змеей подколодной к нам не пролез.

— Устерегу, воевода. Не бойсь. Яз дело ратное ведаю. Не впервой, чать, в дозоре стою.

— Добро! Яз так только... Кентарь, сходи, разбуди десяток Сенчи. Пора и вам, голуба моя, головы приклонить до зари...

— Пошто гонишь? Есть еще силушка, воевода. Дело справим — отдохнем! — откликнулся скорый говорок из темноты.

— Нет-нет, голуба моя, — прозвучал мягкий голос Радислава. — Ты уж сполняй приказ. Поутру битва грядет, а ты силушку срасходовал. Как быть, а, голуба моя? Нехорошо!

— Ладно уж! — прозвенел веселый Кентарь. — Будь по-твоему! Не сердись...

— А-а! Честь тебе, воевода-витязь! — увидел Радислав Добрыню. — Ты откель прилетел, голуба моя?

Добрыня ответил. Помолчали. Радислав заговорил первым:

— Н-да. Мыслится мне, не к делу Ядрей согласился в крепость идти. Не выпустят его козары. Ой, не выпустят, голуба моя!

Понимал это и Добрыня, но не стал объяснять, почему согласился Ядрей на столь неслыханное дело. Никто на острове не знал, что в плену русском был сам каган-беки великой Хазарии. Был, да сплыл! Чего рассказывать. Добрыня строго-настрого запретил раскрывать эту былью бывшую историю.

Воевода кратко изложил свои ратные соображения Радиславу, похвалил его за труды во славу Руси Святой, посетовал, что раненый тысяцкий так и не отдохнул в отличие от своих подчиненных.

— Ничего, — мягко отозвался Радислав, тронутый вниманием прославленного витязя. — Раны не болят, а яз двужильный... Опаско мне, голуба моя, мало воев у нас. Козар в тверди много. А ну, ночью навалятся на нас?

— Мыслю, не навалятся. Хакан-бек будет ждать, покамест битва на том берегу свершится.

— Кто-о?! — изумился Радислав.

Добрыня нахмурился, поняв, что нечаянно проговорился. Хорошо еще, никто, кроме тысяцкого, не услыхал ошеломляющей новости: присутствие в крепости самого кагана-беки могло и напугать кое-кого. Пока там, за рекой, гремела битва, Добрыня остерегался сообщать ратникам эту новость. Вот если победит Святослав, тогда...

— Там сидит хакан козарский, — понизив голос, указал на стены Саркела Добрыня. — Сидит, ако лисица в клетке. Только не говори покамест никому.

— Да-а, голуба моя! Не бойсь, не скажу. А яз-то мыслю про себя, пошто козарин нонче злее злого на нас пер. А оно вона што!.. А как же теперича Ядрей? — вдруг спохватился Радислав.

— Кто ведает. Поутру видно будет. А так — Перун ему в подмогу! Ежели што случится с Ядреем, жалко. Добрый воевода... Ну ладно, яз пошел. Смотри тут!

— Будь покоен, голуба моя! Будь покоен. Иди себе, раз дело зовет.

Добрыня зашагал к реке. Он долго стоял и смотрел на противоположный берег. Огонь там угас, но гул могутный стелился над спящей рекой: то битва рокотала! Там отчаянные сполохи иногда чертили небо...

Тревога неведения заполнила Добрыню. О как хотел он быть там, в гуще боя, зорким глазом следить за напругой вражьей и мечом острым усмирять степную гордость. ..

Всего в пятистах шагах от русского воеводы, на самой высокой башне, так же одиноко стоял каган-беки великой Хазарии и с той же тревогой ждал исхода сражения. Оба, и русс и хазарин, понимали: именно эта битва может решить исход всей войны, это сражение может положить конец многолетней борьбе двух непримиримых врагов — Руси и Хазарского каганата, этот жестокий бой может низвергнуть одного в бездну забвения, а другому подарить бессмертие в веках! Кто победит? Об этом думали, бездействуя, сын простого охотника из города Любеча — витязь Добрыня и высокородный эльтебер Дикого Поля Асмид-бохадур-хан!

Оба невольных зрителя оказались в плену: Добрыня, хотя и мог самовольно уплыть в битву, был в плену приказа; каган-беки Асмид сам собой распоряжался, но был в плену собственной оплошности. И думали они по-разному. У Добрыни и мысль не мелькнула, что его присутствие на поле брани решит исход сражения в пользу Руси. А вот Асмид безоговорочно верил в свой исключительный полководческий дар и, следовательно, страдал значительно сильнее.