Стрелы Перуна

Сама она все эти ночи, казалось, и не прикорнула. По крайней мере, грек этого не видел. Демида мучил вопрос, как знахарка без ножа сумела извлечь из тела раненой боевой, с острыми краями-крюками наконечник стрелы. Сколько раз за эти сутки он спрашивал об этом Рубаниху, но та отмалчивалась. Тогда грек пошел на хитрость: он стал рассказывать об искусстве византийских и арабских целителей, о разных способах лечения тех или иных болезней, о секретах составления разнообразных лекарств и их действии. Рубаниха слушала, изумлялась, хвалила, сокрушалась:

— Куда уж нам, лесовикам дремучим, этакое ведать. Мы так, по-нашенскому, все больше травками... Да-а, есть же на земле многоликой и светлой этакие мудрецы. А мы-и... А мы все травками.

Демид Комнин разглядывал эти травки. Многих он не знал — они не росли на его знойной родине. Рубаниха объясняла, какая трава от какой хворости. Византиец спрашивал, откуда неграмотная старуха знает их действие. Та охотно отвечала:

— Из века в век предки наши ведали эти травы и передавали слово заветное от бабки к матери. Та внучке. И так до наших дней. Нонче и яз отдаю умение свое другим...

И когда наконец Рубаниха рассказала, как вынуть наконечник стрелы, не повредив живых тканей тела, греческий врач не поверил.

— Покамест рана была горяча, яз расширила ее и влила туда барсучий жир. Потом зацепила острое железо в ране крюком и повернула жалом вверх, и оно вышло вместе с жиром. Мы растопленным барсучьим салом и кровь-руду останавливаем, и глотошную исцеляем, и грудную чахлость лечим.

— Да-а! — только и вымолвил грек, записав удивительное в книжку.

Это действо в свою очередь изумляло Рубаниху:

— Надо же, а? Уметь знаки чертить и ведать. Хорошо б и мне ведать так-то... А то в темноте живем...

— Мне бы хоть половину той темноты, в которой витают твои мысли, — бормотал себе под нос Демид, постигавший некогда врачебную науку под надзором выдающихся ученых Византии...

По истечении семи дней Рубаниха сказала:

— Пора ее, голубку, к жизни возвращать. Пущай опять свету белому радуется.

С этими словами знахарка открыла глиняный кувшинчик, налила из него в ладонь немного темной остро пахнущей жидкости и стала осторожно растирать лекарство на груди раненой. Через четверть часа щеки Малуши порозовели, до этого плотно сжатые зубы расцепились. Тогда Рубаниха взяла другое лекарство и влила несколько капель в рот больной. Малуша очнулась, застонала, веки затрепетали и распахнулись.

— Пи-ить, — еле слышно прошептали пунцовые губы.

— Прими, голубка. Пей на радость нам и князюшке нашему.

Малуша дважды глотнула медвяную настойку, глаза ее сразу прояснились.

— Где любый мой, Святослав-князь? — тревожным шепотом спросила она, а глаза испуганно и вопрошающе остановились на лицах людей, которых она хорошо знала и не узнавала сейчас.

— Жив, голубок наш. Жив и здоров, милая. Што ж ему, ясну соколу, поделается, — ласково пропела Рубаниха. — Вот, весточку тебе шлет. — Старуха поднесла к лицу молодой женщины серебряный перстень с великокняжеским знаком.

Лицо Малуши озарилось радостью.

— Дай! — Она хотела протянуть руку, но обессиленная тонкая кисть разжалась и упала на постель.

— Повремени, милая, — успокаивала ее Рубани-ха. — Слаба ты еще. Никуда он не денется, перстенек-та. Вот туточки яз его на веревочке подвешу, под глазки твои светлые. Гляди на него и радуйся.

— А где же князь? — спросила уже громче Малуша.

— Ан где-то неподалеку от Чернигов-града. Супостата бьет. Хакана козарского с Русской земли прогоняет.

— А Володимир где? — встревожилась молодая мать.

— И Володимир Красно Солнышко наше с батькой своим на лодии поплыл. Да не бойсь, милая. С победой придут скоренько батька с сыном.

Боль и тревога отразились на дивном лице Малуши.

— Как они там, жизнь моя? — чуть слышно прошептала она.

Рубаниха угадала:

— Не кручинься, милая. Яз им наговорное зелье от вражьего железа дала и по ожерелью из кабаньих клыков. Гадала на них — у Перуна-бога судьбу спрашивала. Велик полет их. Не в этой битве пасть князю. Долог и славен путь его. А Володимиру век и не мерян еще...

Прошло еще семь дней, смерть окончательно отступила от Малуши. Рубаниха раскрыла настежь все окна терема, и буйное лето глянуло в глаза отважной наезднице. Рана уже не горела так нестерпимо. Голубиной почтой Святослав дал знать о делах своих.

И вот внезапно приехала и была непривычно ласкова суровая и неприступная ранее мать великого князя Ольга. Она молилась чуждым крестом на Малушу и просила своего бога даровать ей долгую и счастливую жизнь...

Однажды, поутру, у крыльца терема раздались громкие голоса, ругань. Рубаниха высунулась в окно, погрозила пальцем:

— Цыть, жеребцы стоялые! Вот яз вас. Вам тут што — поле с печенегами? Нишкните, бесстыдники!

Гриди замолчали, но один не унимался:

— По воле великого князя!

— Яз те дам князя, негодник! Нишкни!

За спиной Рубанихи раздался слабый вскрик. Старуха оглянулась: раненая пыталась встать с подушек, а Демид удерживал ее. Знахарка быстро сообразила что к чему.