Святослав был тут же, как всегда деятельный и нетерпимый к беспечности и разгильдяйству. Все знали отношение князя-витязя к слову «авось» и старались не только не следовать этому слову, но и не произносить его.
Куда поведет их беспокойный воитель, ратники не знали. Но среди них пополз слух, что дружины пойдут на Каму-реку, учить уму-разуму царя булгарского Талиб-алихана. Воеводы этот слух не опровергали.
Наконец всему войску было приказано садиться в ладьи.
А за час до этого князь Святослав разговаривал в княж-тереме на Горе с воеводой Претичем. Здесь же присутствовали Асмуд, Свенельд и Добрыня, без которых властитель Руси не принимал ни одного серьезного решения.
— Яз оставляю тебя хранить стольный град Киев, — говорил Святослав, как всегда энергично и напористо. — С тобой будут пять тысяч воев-сторонников. Но... через седьмицу пойдешь следом за нами!
— Куда? — спросил невозмутимый Претич.
— Про то тебе мой гонец скажет!
— Добро...
Сейчас князь стоял на берегу в окружении воевод и наблюдал за погрузкой войска и переправой конницы.
— Улеб, все пороки[133]
определил по лодиям? — обратился он к двоюродному брату, начальнику над осадными орудиями.— Все, княже. Десять тяжелых пороков разобраны и погружены на грузовые лодии. А восемь Спирькиных огнеметов с запасом земляного жира[134]
, смолы и дегтя тож в караване пойдут.— А Спирька где?
— При огнеметах своих, маракует там про...
Святослав не дослушал, вдруг шагнул вперед и крикнул:
— Эй, лапотник! А ну, подь сюда!
Все ратники ближайшей ладьи как один повернули головы на княжеский зов.
— Кого тебе, великий князь? — спросил десятский.
— А вон того, бородатого.
— Бортю, што ль?
— Его.
Плотный чернобородый и косолапый воин вылез из ладьи, вперевалку подошел к Святославу, поклонился.
— Здрав буди, князь, — прогудел он. — Пошто звал?
— Буду здравым. Спаси, Перун. Скажи, где яз тебя видел?
— Дак на суде ж, зимой. Тогда мне каленое железо пытать довелось. Аль запамятовал?
— Верно! Яз тогда в дружину тебя звал, а ты гридей моих татями нарек.
— Да не было того, — потупился ратник.
— Ну пусть! Как же понять тебя: тогда в дружину мою не пошел, а сейчас што же?
— Дак то на один поход только. Сказывают, на булгар пойдем, а у меня там сын в полоне мается. Надобно его выручать, да и других русичей тож.
— Добро. — Князь задумался на мгновение, потом спросил: — У тебя ж после суда шуйца огнем покалечена. Как же ты с ворогом рубиться будешь?
Бортя посмотрел на свою скрюченную левую ладонь, сказал:
— Ишь, пальцы-та шевелятся малость. Так што щит удержат. А десница, спаси тебя Перун, князь, целая, и могутности в ней не убавилось.
— Спаси меня Перун, — хмыкнул Святослав. — За што ж? За то, што шуйцу тебе изувечили по слову моему?
— Дак то ж по воле бога Праве, — простодушно ответил Бортя. — А ты все еще сердце на меня держишь, князь? Зря. Яз тебе зла не хотел.
— Нет, сердца на тебя не держу. Вину за поношение гридей моих сымаю. Вот ежели бы ты, сиднем на печи сидючи, тараканов давил, тогда осердил бы меня пуще прежнего. А ты, калечный, о славе земли Русской радеешь. За то воздастся тебе. Иди! И храни тебя Перун в битвах яростных! А сына твоего мы из полона вызволим. Гляди, какая сила на подмогу ему идет.
— Спаси тебя Сварог, князь, — растрогался Бортя-смерд. — Нонче и яз радуюсь силе нашенской. Велика и могутна Русь Святая, жизнью и смертью порадеем за нее. Верь нам, князь!
Бортя ушел. Святослав задумался, вспомнив и суд, и все, что произошло после него.
Тогда мать, великая княгиня Ольга, а еще больше Малуша напустились на него за несправедливость. Обе они Бортю-смерда не знали, но их возмутило, что доказавший правду огнем и покалеченный охотник должен был потом сражаться на судном поединке. Да еще было бы по чести — с гридем княжеским, а то клинок свой Бортя должен был скрестить с убийцей многих людей, атаманом лесных разбойников Бармой Кистенем!
— Татя того казнить смертию надобно! — разгневалась Ольга. — Того же все родичи убиенных Бармой требуют! Аль ты забыл закон кровной мести?
— Матушка?! — разинул рот от удивления Святослав. — Ты ж Кресту поклоняешься. А бог твой к всепрощению зовет и татей-душегубцев за покаяние даже праведниками на небесах делает. Аль яз не так понял учение бога Креста?
Ольга смутилась. Зато Малуша, будучи язычницей, продолжала настаивать на справедливости. Князь гневно глянул ей в глаза, сказал жестко:
— Што суд присудил, то и будет! Падет в поединке Барма Кистень, туда ему и дорога по делам его! Победит — тогда поглядим. Ответ перед родичами убиенных им купцов и смердов в любом разе держать придется. Жить ему, смердящему, на земле Светлой все одно не дозволю!
— А как же честной смерд Бортя? — спросила Малуша.
— Его судией Перун будет, как только рана заживет! — отрезал Святослав и больше не хотел никого слушать.
Но разве пересилишь женщину, если она решила сделать что-либо по-своему? А если две женщины сговорились? Да еще такие великомудрые?..