Стремглав к обрыву

– Здравствуйте, мистер Файн, – сказали мы. Улыбаясь, он прошел в приемную. Седовласый, красивый, вспотевший, в измятом костюме, хотя разгар летней жары был уже позади, как всегда настороженный – он был из тех, кто, едва сорвав куш, уже начинает беспокоиться о налогах, поэтому он все еще опасался, что в конце концов Сельма скажет ему, что на поверку я оказалась такой же, как все предыдущие девушки. Позади него громко захлопнулась дверь лифта. Сельма затараторила о делах: звонили два поставщика по вопросам доставки; какой-то неизвестный, который по ошибке набрал этот номер; рекламный агент; ну, и Лилиан. Что нужно Лилиан? Лилиан просила его купить по дороге домой четверть фунта копченой колбасы, потому что завтра приходит прислуга.

Лицо Сельмы хранило бесстрастное выражение, Лу и бровью не повел, а мне было не по себе: я еще не научилась спокойно воспринимать Лилиан, которая шестнадцать лет не вставала с инвалидного кресла, хотя ни один врач не мог найти этому объяснения; Лилиан, которая меняла прислугу чаще, чем фирма Арлу – временных служащих, отчасти из-за того, что, когда приходящая по пятницам прислуга собиралась пообедать, она обнаруживала пустой холодильник и единственный приготовленный для нее сэндвич с копченой колбасой, а отчасти из-за того, что Лилиан целый день раскатывала за ней на своей коляске, делая замечания и громко сокрушаясь, что люди утратили способность гордиться хорошо выполненной работой, как было когда-то, в дни ее молодости.

Сельма отдала Лу обработанные счета, он взял их и пошел на склад. Когда пробило пять, Сельма собралась идти домой. Я осталась в приемной, а она зашла к Лу попрощаться. Через некоторое время она ушла, оставив мне подписанные счета, а Лу появился в приемной со страницей из модной женской газеты.

– Взгляните, Руфь, – сказал он, сдвигая в сторону гору счетов и коробку с конвертами. – Как вам эта реклама?

Он разложил газету на моем столе. Реклама занимала весь разворот. Под фотографией крупными буквами было набрано: «Стройная по моде при любой погоде». Лу сделал шаг назад и принялся внимательно рассматривать страницу. Не оборачиваясь, я прекрасно представляла себе выражение его лица: задумчивое, глубокомысленное, оценивающее. Он никогда не вникал в колонки биржевых цен на товары или недвижимость, но без устали изучал всевозможную рекламу, отмечал оригинальность художественного решения, интересовался моим мнением относительно текстов (как специалиста-филолога), вежливо спрашивал Сельму, что ей нравится, а что нет, чтобы она не обижалась, и складывал в специальную папку все самое интересное.

– Что скажете?

– Неплохо, – ответила я. – По-моему, ловко придумано.

– Да? А что особенного? Примитивная рифма, и все.

– Вообще-то, конечно.

– То-то. А что бы вы предложили?

– Не знаю, – ответила я, продолжая раскладывать счета в конверты. – А вы сами что предложили бы?

– Задачка не из легких. Ну, может, что-нибудь вроде «Чем стройней, тем бодрей». – Я не выразила восторга, и он быстро добавил: – Сам знаю, что это не высший класс. Но все-таки лучше, чем у них.

Я кивнула. Он схватил со стола газету и забегал взад-вперед по приемной.

– Надо же, какое рвение, – заметил он вслух. – Ни на минуту не может оторваться от счетов!

– При чем тут рвение? – ответила я. – Просто-напросто хочу закончить, чтобы уйти вовремя.

– И какая искренность вдобавок!

«Искренность тоже ни при чем», – подумала я, сама не знаю почему. Мне всегда казалось, что меня считают хорошей и честной по одной простой причине: те, кто так думают, недостаточно меня знают. Из этого, впрочем, не следует, что они хотели бы узнать меня лучше; людям важно не то, какая ты на самом деле, а лишь то, какая ты по отношению к ним.

Лу снова посмотрел на рекламу и сложил газету.

– Итак, у нас все хорошо, – сказал он.

– Прекрасно.

– И все довольны.

– Да – пока.

Имелось в виду: пока у Сельмы не начались месячные. Ее месячные становились событием для всей фирмы – от Лу до экспедитора. И дело тут было не только в беспокойстве за ее здоровье. В такие дни к ней лучше было не подходить. Из-за этого и еще из-за того, что цикл ее без конца сбивался, все находились в постоянном напряжении. Ее поведение было непредсказуемым: то она замолкала на целый день и отвечала исключительно по делу, то вдруг разражалась рыданиями в ответ на самую обычную просьбу перепроверить какой-нибудь фрахтовый счет.