СтремгLOVE

Доктор, посмотрев на марширующих собак, открывает дипломат, достает оттуда пятисотевровую бумажку и подсовывает под пепельницу. После он берет Васину дочку под руку, и они уходят. Бьют куранты.

На экране крупно: «Happy end». И далее мелко – титры.

Титры идут на фоне сцены в почти опустевшем кафе. В котором в дальнем углу сидит дама в платочке типа хеджаба, лицо ее спрятано за раскрытой книгой, видно ее название на обложке: «Влюбленный опричник». Там нарисован червонный валет и метла с головой черного лабрадора. Когда молодые отходят подальше, из-за обложки высовывается голова дамы – это Васина бывшая жена. Она задумчиво смотрит на свою дочку рядом со старым козлом...

* * *

– Странное совпадение, – сказал Доктор задумчиво, когда они вышли из кинозала, – нас одинаково зовут...

Иногда он просто ей рассказывал про всякие книжки или даже их пересказывал. Надо же чем-то заполнять паузы. Между первой и второй. Не лежать же действительно молча...

– ...При советской власти покажи палец – и уже смешно. Покажи дулю в кармане – так и вовсе гениально. Потому «Живаго» казался нам таким ломовым. А поди перечти его сейчас – так это ж слабо... Ну и что с того? Тогда-то это было круто – написал антисову в совке и тиснул на Западе! И ему присудили Нобеля! Конечно, мы были воспитаны на пустой ерунде, на том, что ерунда – это единственно возможная в жизни вещь. И что-то чуть лучшее, чем дрянь, уж нам казалось гениальным... А на самом деле текст-то слабый. Герой размытый, Лара – никакая, все как-то путано. Примечательно, что прежде Живаго нам казался тонким – вот интеллигент как осмысливал революцию. Ну, хоть здравый смысл в этом был – примкнуть к победителю. Сейчас же видно, что Живаго развел пафос вокруг банального грабежа и передела собственности, и теперь, когда большевики сдулись до состояния пшика, каким действительно жалким выглядит Живаго с его беспомощной болтовней, с его пусканием пузырей!

Ей и это нравилось слушать. Она знала сотни три стихов Пастернака наизусть в отличие от него – но незачем было про это с ним. Это б снизило настроение...

– А вот такой есть дедушка Мэйлер, ломовой писатель! Кажется, он жив еще, как ни странно. Так его старая книжка мне недавно попалась – «Крутые парни не танцуют». Там очень смешно: от одного парня ушла жена, он запил и трахнул какую-то крашеную блондинку. Масть тут важна, потому что у него жена тоже была крашеная, и получился такой акт ностальгии. Половой акт ностальгии. Ха-ха. Дальше у него провал в памяти – наверно, белочку поймал, в смысле белую горячку. И вот приходит мент знакомый к нему домой и говорит: «Ты, это, имей в виду, щас облавы начнутся, борьба с наркотиками – так что ты свою траву-то перепрячь, которую мы с тобой на пару курим. Но только я тебе ничего не говорил». И этот парень едет в лес, где у него тайник, лезет туда рукой, чтоб вытащить мешок с травой, но вместо этого вытаскивает... отрезанную женскую голову. Крашенную в блондинку. Как он любит. Парень кидает обратно в нору эту непонятно чью голову, успев на нее глянуть мельком только с затылка, мчится домой и там уходит, то есть возвращается, в запой. Побухав так пару дней, он все-таки собирается с силами и едет забрать эту бедную голову из своего тайника. Приезжает, значит, лезет в норку... А там уже две головы! Практически одинаковые. Он чуть с ума не сходит, на фоне запоя тем более. Привозит головы домой, а там у него сидит старик отец, приехал помирать, у него рак под занавес. Он лысый от химиотерапии. И вот этот умирающий папаша, чтоб развеяться, едет на катере и топит эти головы (одна оказалась жены, а другая – той подружки, которую он снял по пьянке). Старик был человеком основательным, он еще проволоку продевал в глазницы, когда привязывал эту расчлененку к якорю, чтоб не всплыла. И там еще был среди толпы персонажей один пидорас-миллионер, который только с одной женщиной чувствовал себя не пидорасом.

– Это как – не пидорасом?