Россiя – это не только Голгофа, это еще и место, где постоянно трясет. Тут трудно, тяжело. Конечно, кто-то опускается, начинает пить. Это можно сравнить с зерновым током. Идет обмолот. Это процесс очень жесткий и болезненный, но необходимый.
– Как-то слишком уж сурово идет этот процесс в Россiи. Вы никогда не думали, что это может плохо кончиться? Что все просто грохнется?
– Я уверен: не будет Россiи – и всего остального мира не будет. Россiя – изначально мировой буфер. Начиная с монгольского нашествия, которое она остановила, истекая кровью. И сейчас это буфер между Западом и Востоком. Не будет Россiи – крайности сольются, будет критическая масса, произойдет взрыв, который уничтожит весь мир.
– Ну что ж, прогноз оптимистический. Стало быть, если мы потерпим поражение, рухнем, никто не поставит ногу нам на горло – некому будет.
Но отец Михаил, он не тот был человек, чтоб в таких разговорах шутить. Он вел серьезную беседу:
– Сейчас в Россiи такое время, когда врата в рай и в ад одинаково широко распахнуты. Человеку сейчас очень легко проявить себя, показать таким, какой он есть. На Западе, там от человека не зависит ничего, все регламентировано и расписано. Государство, общество, законы – все человека поправляет, держит в каких-то рамках, ему не остается выбора, он ничего не может сделать, от него почти ничего не зависит. Вы знаете, отчего это коровье бешенство в Европе? Да потому что животные там стоят в бетонных стойлах, их кормят пищей с добавками, они не видят ни зеленой травы, ни солнца – ничего. Именно от этого у них бешенство! Иногда ж надо коров выпускать на луг попастись! И вот сейчас мы подходим к тому порогу, когда все благополучное западное общество оказывается в состоянии этих коров. Вопрос в том, когда именно наступит у них состояние бешенства. Запад мне представляется этаким жирным насыщенным бульоном. Запад говорит про свободу, но это чушь собачья: какая у них там свобода, они же рабы! Единственная свободная страна, которая еще осталась в мире, по моему глубокому убеждению, – это Россiя.
Странно было слышать похвалы самой свободной стране, сидя в тюрьме...
Но настал день, когда специально для Доктора его товарищи наняли, скинувшись, парня из соседнего отряда, и тот на своем аккордеоне сбацал на лермонтовские слова заветную песню: «Отворите мне темницу, дайте мне сиянье дня». Его вызывали на все проводы, когда выпускали кого-то на волю. И тюремщики это понимали, они в эти часы не заходили, не мешали, – даже им ясно было, что не надо такой кайф ломать человеку. Не надо... Свобода, новая жизнь, воскресение из мертвых... Экая славная минута!
Газета
Конечно, был и всегдашний, рабски с чужих образцов скопированный евроремонт, и стервозные секретарши, сексапильные и равнодушные, как недорогие проститутки, и пластиковые загончики для мелких клерков, где стояли маленькие, как в пивной, столики – только не стоячие, а для сидения на кресельце с колесиками. Там, как и в других присутствиях, сидели, ссутулившись, слегка напуганные люди, часто в очках, и тюкали по клавишам целыми днями, помногу куря и часто уходя в буфет пить кофе. А веселее других мест тут было оттого, что здешняя публика одевалась по-простому, почти все в джинсах и майках, или, по сезону, в свитерах, и люди громко орали, если надо было что-то сказать товарищу на другом конце зала, и матерно обкладывали друг друга, причем любя, так, что никто не обижался. Курили они повсеместно и запросто хлопали по плечу начальников, изредка проходивших по коридору. Что еще принципиально важно: водку на рабочих местах тут пили не только в часы корпоративных вечеринок, но и по дням рождений, а когда таковых не выпадало, то и вовсе без повода. По пятницам в каком-то из отсеков непременно было наблевано... Однако ж надо сказать, что казенных компьютеров люди не били и мебель не крушили, а про пьяные драки и вовсе речи не было. Но с другой стороны, и в шахматы никто не играл, и вязание было не в моде, и кладбищенская конторская тишина не пугала случайного визитера...