СтремгLOVE

Зачем она туда поехала? Славы ей надо было, денег? Пулитцеровскую премию? Или так, за-ради любимого ею адреналина? И что они там сделали с ней, прежде чем ее пристрелить? Все эти мерзости неухоженной женственности... Да вдруг она еще жива, что ж он ее хоронит? Может, еще выкарабкается как-то. Она твердая девушка, и грудь у нее, кстати, тоже твердая на удивление, и мускулы очень сильные, вообще все, везде, а как она любила это все делать, – да что ж это в голову лезет, а? Очень неуместно. Тем более он не помнил совершенно никаких подробностей последнего – последнего! – раза. Никак не получалось вспомнить, что было сперва, что он сказал, как он ее приобнял. Казалось же, что таких разов тыщи еще будут... Он думал про это со слезами, которые то ли от жалости, то ли от злости, такое тоже бывает – встали на глазах толстыми линзами, мощными и замутняющими картину мира так, как, бывало, бабушкины очки. Бабушку-то он давно похоронил, а вот Зинку – еще нет, пока только мысленно. И вот через соленую воду он видел людей, которые ходили туда-сюда, в комнату и из комнаты, и ненавидел их за то, что они живы, что они в безопасной тыловой Москве, вот, оделись в «Marlboro Classic», тоже мне, Марльбора-мены, пидорасы и трусы, тыловые крысы, а туда бабу послали, в окопы, под пули, под бандитов... Просто гандоны, откуда ж такие берутся...

Он поднялся, очень хотелось подраться, дать кому-то в морду или получить, какая разница, вспомнился почти совершенно забытый вкус крови во рту, когда она течет из твоей же разбитой чужим кулаком губы, горячая, соленая, противная и смертельно-яркая, – когда ее выплевываешь на свет Божий. Когда глотаешь такую окровавленную слюну, ничего не жаль, ничего не страшно, и хочется схватить чужое тело, которое уже все в пахучем поту от возни, частого дыхания, от драки, – и ломать его, и крушить хрящи костяшками... Но Доктор не кинулся ни на кого, а просто пошел в сортир, там долго умывался холодной водой, смотрел в свои глаза через зеркало, они были красные, конечно, но это все б списали на похмелье. Нормально. Вздохнув так перед зеркалом пару раз, Доктор пошел к главному. Его пустили сразу, потому что секретарши уже все знали.

Главный – Вася Милосский, по кличке Миловаськин – его тоже узнал сразу. Проведя ладонью по лысине, потрогав пальцами тяжелую серьгу в ухе, он по своему обыкновению заглянул Доктору глубоко в глаза своими южными глазами и с ходу начал говорить:

– А, это ты. Привет, старик. Мне самому очень жаль, что так получилось. – Он говорил это с очень озабоченным выражением лица. Но при этом смотрел на часы, обозначая ситуацию: сочувствие, да, но в разумных пределах. Он еще деликатно, показывая вроде всю глубину мужской солидарности, спросил: – Водки выпьешь?

И налил, вытащив из шкафа дорогую бутылку «Белогвардейской», и дал еще кусок лимона закусить. Доктор махнул, ему хотелось смешать мысли и еще хотелось хоть какую-то радость получить от жизни в такое для него суровое время – да хоть бы и от водки, чем не удовольствие, будем откровенны... Но главный после водки перешел к делу:

– Но ты знаешь что? Бабок нет. Нет, понимаешь, бабок таких. Ну, экспедиция, выкуп, то-се. Сам понимаешь. Ты ей муж? А, не муж. Ну, это упрощает ситуацию. Извини, что я так сказал. Но это вообще так. Выпей еще. Если что надо, ты обращайся. Чем я тебе могу помочь? Давай я машину вызову, тебя отвезут домой. Сейчас выпьешь еще, и отвезут.

– Нет, спасибо, я дойду пешком.

– Да? Ну смотри. Сейчас мы еще посидим, а потом у меня редколлегия, это надолго. Давай я тоже пока с тобой выпью. Ну, давай, не чокаясь. То есть, наоборот – надо чокнуться.

– А... Ее будут искать?

– Кто? Ты про кого?

– Ну, Зину. Ваши люди.

– А, наши. Так и послать некого. Андрюха с президентом полетел – читал, может? У них самолет чуть не упал. Тоже, кстати, опасно. Валера в Нью-Йорке, он завалы там разбирает. Ну и этот еще, который на порнофестиваль улетел, так он ведь инвалид. Абрамыча я тоже не могу туда, в его годы, он же дедушка, по сути...

– Да? Понятно...

– И потом. Не могу туда сейчас послать человека. Вообще в принципе.

Доктор поднял голову и посмотрел на главного со вниманием – во как!

– Да-да. Я не знал, как тебе это сказать, ну, деликатно. Я ее туда не посылал. Ну, точно.