Дэвид воспринял мою просьбу всерьез и начал показывать, какой удар ему хотелось бы иметь. Первые несколько мячей он послал открытой ракеткой, так, как никогда не бил раньше, после чего остановился и сказал: «Нет, не то… Больше похоже на это». Тут он начал с какой-то ожесточенной интенсивностью делать очень мощные удары с лёта бэкхендом, явно ни на секунду не забывая о том, что в данный момент ему надо просто показать мне, чего он хочет добиться. Довольно скоро среди зрителей раздались смешки, и серьезность момента оказалась под угрозой. Я посетовал: «Жаль, Дэвид, что вы не можете прямо сейчас так бить с лёта слева».
Он мгновенно вернулся к своим прежним оборонительным ударам. На это я сказал: «Да, так вы
Я закончил показательную игру, и Дэвид подошел ко мне с поникшей головой. Он остановился и, заглянув мне в глаза, чуть дрожащим голосом спросил: «Итак, что скажете о моей игре?»
Его замешательство было очевидным. Казалось, внутри него живут два разных человека. Кем же он был – тем, кто в течение двадцати лет «доказывал» себе и другим, что у его удар с лёта бэкхендом оборонительный, или тем, кто только что в течение нескольких минут демонстрировал, что способен на потрясающе агрессивные, мощные удары слева?
«Все зависит исключительно от вас», – только и нашел я, что сказать в тот момент.
Очевидно, тело Дэвида способно на то, что, по его мнению, было ему не под силу. Будучи довольно опытным игроком, он, безусловно, имел максимально четкое представление о том, каким должен быть правильный мощный бэкхенд. Но в состоянии стресса у него не было возможности выполнить такой удар.
Разумеется, не все демонстрации столь показательны. Говоря на моем языке, Я 1 полностью убедило Дэвида в том, что его удар слева с лёта слишком оборонительный. Но и его Я 2 всегда было готово выйти на сцену, как только переключится нейронная сеть. Я 1 никогда не говорило Дэвиду, что он не может