Стретч - 29 баллов

Господи, в какой кавардак превратил я процедуру ухаживания. Балл Сэди был так низок, что хоть вешайся: 23 очка, пристрастие к кокаину, амбиции, сводящиеся к пирсингу на клиторе, — ну какая из нас пара, ей-богу? Как она могла оказаться в родстве с Люси? Еще одна загадка. Никогда не переставал поражаться, сколь разными могут быть члены одной семьи. Чего ж тогда удивляться бардаку в мире? Приближаясь к Клапаму, я злился все больше. Ну почему меня угораздило родиться в поколении черствых, свихнувшихся на деньгах, чванливых рабов правил? Где энергия, где наркотики, где непринужденный секс с людьми, которых только что встретил в ресторане? Я переключился на предстоящий уикэнд в доме отца Тома и подумал, что мы все старательно делаем вид, будто мы такие же, как наши родители. Не мои, конечно. Как родители Мэри, Люси и Тома. Полное отсутствие энергии, наркотиков и секса. И только иногда прокалываем друг друга, но не так, как понравилось бы Сэди.

Однако к чувству досады примешивалось еще кое-что — спокойная уверенность, что я легко не сдамся.

Хрустящие бумажки

Интервью с отцом Тома было назначено на такую рань, что и жаворонка бы стошнило. «О’Хара» приучил меня вставать поздно, но Том уперся — интервью должно состояться за завтраком. Когда я поднялся, за окном еще чернела ночь. Накануне позвонила секретарша и передала тревожную новость, что к нам присоединится редактор журнала, некий Тейлор Бернард, который окончил университет на год позже меня и прослыл на весь мир как альфонс, пустозвон, дешевый писака и козел. Он вел несмешные рубрики, изображая из себя молодого консерватора, и недавно опубликовал книгу под названием «Сука» о том, как собака превратилась в женщину, однако дураков покупать ее не нашлось. Отец Тома хорошо понимал, что с Бернардом на посту редактора вокруг «Эмпориума» обязательно поднимется шумиха в прессе, ведь его дружки повсюду заведовали разделами критики в газетах. Если судить по писанине Бернарда, нам не светило найти общий язык.

Но больше всего меня беспокоило, что, если меня действительно возьмут на работу, Бернард немедленно вообразит, будто вытащил меня из сточной канавы. Вряд ли он помнил меня по Оксфорду — это был бы действительно тихий ужас, — но пожелтевшие вырезки моих статей о новых автомобильных стоянках, ограблениях почтовых отделений и районных матчах по футболу, а также три года небытия в Баттерси выставляли мой социальный статус в очень неблаговидном свете.

Меня рассматривали на должность замредактора справочного раздела, воткнутого в конец журнала и состоящего из перечней цен на машины и их спецификаций, информации о магазинах вин и готовой одежды и адресов фирм, упомянутых в журнале. Если справлюсь, обещали иногда поручать написание статеек Я получил копию пресс-релиза, озаглавленную:

ЭМПОРИУМ

Журнал для мужчин

о питании, напитках,

вождении и шопинге.

Для тех, кто думает.

Вынужден признать, что, несмотря на прежние сомнения, мне понравилось.

Пришлось всерьез задуматься, что надеть, и я с досадой обнаружил, что «О’Хара» успел чувствительно потрепать мой гардероб. Оставался еще костюм, но я сразу же отверг его. В середине девяностых в такой костюм пришло бы в голову вырядиться только временно работающему клерку или продавцу дешевого магазина. Вся одежда более или менее пристойного вида была для работы — шесть белых рубашек, три пары черных брюк, я бы даже сказал «слаксов», и пара сверкающих «мартенсов». Как я не комбинировал эти наряды, в итоге получался чертов официант. Оставались джинсы, кардиганы, пара кроссовок «Самба» (в школе такие поднимали на смех, но теперь они переживали загадочное возрождение), свитер с дыркой на локте и спортивные рубашки с короткими рукавами. Я считаю, что люди слишком много тратятся на одежду, но если у тебя нет хотя бы одного наряда, в котором не стыдно показаться, возникает чувство, что ты смирился с поражением. Мой гардероб явно принадлежал человеку, не рвущемуся в атаку.

Запаниковав, я разбудил Генри и спросил, не найдется ли у него подходящей к случаю одежды. С трудом оторвавшись от снов о гуавах и конвейерном поблочном кэшировании, он заметил, что я вешу на двадцать пять кило больше, чем он, и что его гардероб еще бессистемнее. В конце концов я остановился на бывшей парадной рубашке без воротника, самых старых джинсах, моем невыносимо куцем пальтишке и паре «мартенсов», надеясь изобразить пуританско-богемный стиль, и, отправляясь к метро, решил не смотреть на себя в зеркало. Шишковатые эластичные опоры пассажирских поручней, торчащие из-под потолка скрипучего вагона Северной линии, наводили на мысли о шарике Сэди и члене Гаэтано. Я перевел взгляд на пол.