Стригунки

— Дурак, шучу! Не понимаешь, — сказал Рем, отдавая Вальке патрон. — Только с капсюлем поосторожнее! Трахнуть может.

— Откуда он у тебя? — спросил Валька, осматривая патрон.

— Берданку купил, — небрежно ответил Окунев.

— Берданку? Ружье?

— Да. Дед сначала артачился, говорил, что несовершеннолетним огнестрельное оружие иметь нельзя, а потом по идее согласился. Никодимовна тоже шумела, но в магазин со мной все-таки пошла. Представляешь, какая несуразица: мне берданку не продают, а ей, старухе, продали! Смех!

— А зачем тебе берданка?

— Вопрос! Все уважающие себя люди имеют какую-нибудь страсть. Кто спичечные коробки коллекционирует, кто рыб или птиц разводит. Толстой графом был, а столярничал, Тургенев охотился. Самое солидное увлечение — охота.

Звонок позвал на урок.

— После уроков пойдем ко мне, покажу! — вбегая по лестнице, крикнул на ходу Рем.

Хотя Вальке очень сильно хотелось есть, он не пожалел, что после уроков пошел к Рему: берданка произвела на него потрясающее впечатление. Она была в его представлении настоящей боевой винтовкой. Затвор берданки можно было разбирать, собирать, смазывать. Рем показал Вальке коробку с гильзами. Гильзы были новенькие, блестящие, как и тот патрон, который Окунев приносил в школу. Половина гильз была уже заряжена. Остальные предстояло зарядить.

— Двадцать восьмой калибр! — с гордостью сказал Рем. — Бывают, правда, и крупнее: шестнадцатый, даже двенадцатый. Но все равно сила. Представляешь, такой снаряд трахнет!

В жестяной банке у Рема хранился порох.

— Хочешь, попробуем, как работает? — предложил он.

— Что ты! — испугался Желтков.

— Ничего страшного, я уже пробовал, — успокоил Рем, насыпая из жестяной банки в медную пепельницу щепотку пороху.

Рем чиркнул спичкой, поднес ее к пороху, и он, шипя, загорелся ярким пламенем. Комната наполнилась синим дымом и запахом порохового газа.

Все — и порох, и дробь разных номеров, и войлочные пыжи, и блестящие внутри капсюли, — все восхищало Вальку.

— Завтра воскресенье. Давай, Валька, махнем на охоту! — предложил Рем. — На целый день. Выедем часиков в одиннадцать. Можно двинуть на Яхрому или на Турист. Есть захочется — зайдем в закусочную. А вечером — домой. Едем?

— Хорошо бы… — нерешительно протянул Валька.

— Захватим по четвертной — и айда!

«Четвертная» вернула Вальку к действительности.

— Понимаешь, мы завтра с матерью в гости к бабке едем, — придумал он. — Давно обещали.

— Подумаешь, бабка! Чудак человек! Осеннюю тягу менять на бабку. Словом, завтра в одиннадцать ты как штык у меня!

Желтков промолчал. Ему очень хотелось пострелять из берданки.

Расставшись с Ремом, Желтков стал думать, где взять двадцать пять рублей.

О том, чтобы попросить деньги у матери, не могло быть и речи. «Одолжу у Птахи», — решил Валька.

Пообедав тем, что ему оставила мать, Желтков отправился к Мише. Вальке повезло. Мишку он встретил на улице. Птаха стоял с каким-то парнем лет семнадцати, курил и время от времени лихо сплевывал.

Заметив Вальку, Птаха снисходительно бросил:

— Привет ученикам восемьсот тринадцатой!

Желтков остановился на почтительном расстоянии.

Птаха пожал парню руку и сказал:

— Завтра узнаю. Может, возьмусь…

Парень ушел. Валька сделал шаг вперед:

— У меня, Мишка, дело к тебе…

— Ну, иди сюда. Чего боишься?

— Ты что, Мишка, на работу поступил? — нерешительно спросил Валька, стараясь придать голосу как можно больше учтивости.

— Не твоих мозгов дело! Говори, что нужно?

— Одолжи, Птаха, денег. Позарез нужна четвертная.

— Четвертная? Не больше, не меньше? Ишь, какой швыдкий!

— Понимаешь, очень нужны.

— Нет у меня денег.

— Нет?

Птаха почесал подбородок и загадочно сказал:

— На оборот дать могу…

Валька удивился:

— Как это на оборот?

— Известно, как на оборот, — ответил Птаха. — Сегодня взять, сегодня пустить в дело, сегодня же вернуть. Выручку себе. Процентов не беру.

— Как это пустить в дело?

— Дурак, идем покажу!

Валька не трогался с места.

— Пошли! Пошли! — подтолкнул его Птаха.

Полный смутной тревоги, Желтков шел рядом с Птахой.

— Мелкая ты тварь, Желток, — неожиданно сказал Птаха. — Все за Окунем бегаешь? Видал, как вы на машине к «Динамо» подкатили. И не стыдно тебе у чужой славы греться? К чужому рублю льнуть? Эх, ты!

Валька молчал.

— В отличники не вышел, так хоть гонор имей. Самолюбие, значит. Хоть фатеевскому отцу помогать бы стал. Все лучше, чем Окуневу пятки лизать.

— А откуда ты знаешь, что наши ребята Фатееву помогают?

— Как откуда! Сам участвую… — Птаха неожиданно осекся. — Только насчет этого в школе — молчок. Ясно?

— Ясно.

— Инвалид такое изобрел! — добавил Птаха.

Птаха и Валька подошли к кинотеатру.

— Вот!

— Что «вот»? — переспросил Желтков.

— Деньги будешь делать!

— Воровать?

— Дурак, — спокойно ответил Птаха, доставая из кармана пятирублевые бумажки. — Видишь, идут «Катька — бумажный ранет» и «Возвращение Василия Бортникова». На «Бортникова» не бери: погоришь. Бери на «Ранет». Середину, ряд десятый — двенадцатый. Шесть штук по пятерке. Пойди займи очередь. Только на восемь тридцать бери, слышишь? Иди, иди! Займешь очередь, приходи сюда.

Когда Желтков вернулся, Птаха вполголоса сказал: