Стригунки

Глиняный раствор ребята делали в корыте. В комнате было тесно, и работать приходилось во дворе. Ударили морозы. Месить глину стало трудно. Коченели пальцы. Раствор получался неровный: местами тяжелыми комками лежала одна глина, местами был один песок.

Савельича, наблюдавшего за ребятами, прорвало. Он поднялся со своего крыльца и решительно подошел к ребятам.

— Да что ж вы, чертенята, в конце концов делаете! Нутро не выдерживает на такую работу глядеть. А ну, живо чайник кипятку несите!

Ребята побежали в дом за кипятком. За ними последовал Савельич. Подойдя к постели Фатеева, он мрачно сказал:

— Не верю я, Иван Дмитриевич, в твою бандуру, только никакой возможности нет смотреть, как люди по-криворукому работают. Ты человек рабочий, понимаешь…

Савельич подошел к печке. Она поднялась от пола всего на два-три кирпича.

— Ты только глянь, мил человек, на эту кладку! — воскликнул он. — Срам один!

— Что с них взять! Мальчишки! — ответил Иван Дмитриевич.

Савельич решительно расстегнул стеганку и взял в руки кирпич…

Теперь работа пошла быстрее. Вася и Коля только поспевали подавать Савельичу кирпичи.

Кладка печки уже подходила к концу, уже выкладывалась труба, когда во дворе раздался голос Птахи:

— Эй, народ, Птаха идет! Эй, Фатей, принимай гостей!

Коля и Вася спрыгнули на сарай, с сарая на поленницу, с поленницы на землю и пошли навстречу Птахе.

— Чем, братва, заняты? — спросил Птаха, протягивая Коле руку.

— Да вот печку переложили, — ответил Коля.

— Переложили все-таки! Вот черти! Одни?

— Савельич помог.

— Какая работа есть? Давайте!

— Мы, Мишка, трубу сами кончим, а ты дров подколи и в комнату натаскай. Вон из той поленницы бери. — Коля кивнул на поленницу, по которой они с Васей только что спустились с крыши сарая.

— Погоди, Никифор! — удивился Птаха. — А где же те, что мы тогда накололи? Неужели спалить успели? Ведь там, наверно, пять кубометров было!

— О чем вспомнил! Те, рубленые, мы Савельичу отдали, — ответил Вася. — А он нам в обмен эти. Он дед старый. Колоть ему трудно.

Коля и Вася снова поднялись на крышу дома, а Птаха принялся сбрасывать с поленницы дрова. Потом он пошел в прихожую Фатеевых за топором.

Из комнаты послышался голос Ивана Дмитриевича.

— Ребята, зажгите свет!

Миша толкнул дверь и вошел в комнату. Птаха нащупал выключатель. Вспыхнул свет.

— Это ты, Птаха? — удивился Фатеев. — А где же Вася с Колей?

— Они на крыше, кирпич Савельичу подают.

— Заходи, присаживайся. Что же это ты не показывался? Тебе разве не говорили ребята, что они печь перекладывают?

— Да я их с тех пор, как мы печь испытывали, и не видел.

— Как не видел? А в школе?

— Не учусь я, дядя Ваня. Бросил!

— То есть как это бросил? — Иван Дмитриевич даже приподнялся на локтях. — Это почему же?

— Долгая история. Принцип. Не хотят, чтоб я семилетку кончил, и не надо. Просить не станем, не унизимся.

— Перед кем же это тебе унижаться надо?

— Перед Варварой-завучихой. Представляешь, дядя Ваня, она моего отца — он на фронте погиб, у него «Слава» двух степеней была — хулиганом обозвала!

Птаха встал и в упор посмотрел на Фатеева.

— Вы вот на фронте были — можно ей «хулигана» простить? Пусть она лопнет, а не пойду я в ее школу!

— Сядь, не ерепенься! По порядку все расскажи.

Птаха рассказал все, как было. Он думал, что встретит у бывшего фронтовика сочувствие, а Фатеев, выслушав, помрачнел и сказал:

— Значит, уверен, что хорошо поступил? Прямо скажу: пропадешь! Оскорбив учительницу, ты, думаешь, ее унизил? Ничуть. Себе в душу плюнул. В школу не ходишь, думаешь, учителям вредишь? Себе вредишь. Мне, всей стране…

Ребята вошли в комнату. Птаха сидел подле Фатеева и внимательно слушал Ивана Дмитриевича: тот рассказывал ему о своем фронтовом друге — старшине, который, умирая от ран, наказывал Фатееву позаботиться о сынишке, помочь ему по-отцовски. Иван Дмитриевич выполнил просьбу друга, съездил под Киев, в город Фастов, но не нашел семью старшины.

— Так вот, Миша, — закончил рассказ Фатеев, — твой отец, быть может, так же как мой друг, умирая, просил боевых товарищей помочь тебе советом. Послушай меня, фронтовика: учись! Не для учителей, а для себя, для людей учись! Школа — она твоя, моя, государственная. Погоди, Михаил, придумаю я для тебя выход.

Савельич, чтобы обратить на себя внимание, кхекнул.

— С производственной победой, значит! — Иван Дмитриевич протянул Савельичу руку. — Ну, спасибо, папаша!

— Почему ж не помочь хорошим людям? Руки без дела гуляют — отсохнут часом. Завтра и топить можно. — Савельич вытер руку о стеганку и положил ее на плечо Коли. — Теперь, Никифоров, свой отряд зови. Так думаю, теперь должен быть ток. С аккуратностью клали…

Опробование печки было назначено на два часа следующего дня. Ребята должны были прийти к Фатеевым сразу же после уроков. Птаха, как человек свободный, обещал зайти пораньше, чтобы наколоть дров и затопить печь.

На другой день, придя в класс, Вася сообщил, что печь переложена, что в прежней кладке найден обрыв и что Иван Дмитриевич приглашает всех на опробование печи.

— Так придете? — спросил Вася.