Стригунки

Инна вышла из больницы и остановилась. Окна соседнего лечебного корпуса, где электричество было давно погашено, горели серебряными квадратами — отблесками лунного света. Снег больничного парка поголубел, деревья казались черными-черными, и на фоне неба можно было без труда разглядеть каждую, даже самую маленькую веточку. А в небе, купаясь в светлых быстробегущих облаках, царствовала большая луна.

Инна быстро пошла по больничной аллее к выходу. Когда она была уже у троллейбусной остановки, к воротам больницы подкатил «ЗИЛ». Из машины вышли Окуневы: дед и внук. Они быстро прошли по аллее и вошли в больничный корпус.

Дежурная сестра взяла у поздних посетителей конверт и сверток. На конверте было написано: «3-я палата. Николаю Никифорову». А под чертой: «От Рема и Игнатия Георгиевича Окуневых».

Глава пятьдесят девятая

Узнав о несчастье, постигшем Колю, Иван Дмитриевич осунулся и помрачнел. Всю ночь он не спал. Не спала и Василиса Федоровна. Время от времени она поглядывала на мужа. Он лежал неподвижно и смотрел в окно. За окном на стройке дома то и дело вспыхивали сполохи электросварки, и лицо Ивана Дмитриевича озарялось голубовато-зеленоватым светом.

— Иван, поспи. Не убивайся, — шептала жена. — Он поправится.

Но муж не отвечал, словно не слышал.

Утром, когда Вася уже ушел в школу, он сказал:

— Ася, ты сама понимаешь… Я не могу, а ты, как кончишь смену, сходи навести Колю. Позови к нему профессора… если надо… Ну, ты понимаешь…

Василиса Федоровна и медицинская сестра Зоя Николаевна Онищенко оказались знакомыми. В прошлом году они занимались в одной группе на курсах по повышению квалификации. Не вдаваясь в расспросы, какое отношение имеет Фатеева к больному, Онищенко проводила Василису Федоровну к Коле.

Никифоров лежал без сознания. Рядом с ним на табурете с книжкой в руках сидела Инна. Увидев мать Васи, она встала и уступила ей место рядом с больным.

Василиса Федоровна пощупала Колин лоб, погладила его волосы.

— Опять без сознания? — спросила она.

Василиса Федоровна взяла Колину руку. Исхудавшая, она пылала…

— Коля… Коленька… Ну как же это ты?.. — прошептала Фатеева. — Ты б знал, как Ваня убивается, что не может тебе помочь…

Инне пришла вдруг странная мысль:

«Почему это не моя мама? Разве моя не может прийти к Коле? Нет! Никогда она не придет. Не догадается. А ведь когда узнала — тоже жалела…»

— Он перед тобой, Коленька, в неоплатном долгу… — продолжала шептать Василиса Федоровна.

Неожиданно она села на стул и с каким-то отчаянием сказала:

— Ты же, Зоя Николаевна, ничего, ничего не знаешь! Он, Колька, моему Ивану Дмитриевичу кровь для переливания предлагал.

Фатеева закрыла лицо руками и опустила голову на спинку стула. Онищенко шагнула к ней и, положив руки на плечи, спросила:

— Когда? Зачем?

— Ты ничего не знаешь? — простонала Фатеева. — В августе моему последнюю ногу ампутировали… Еле выжил…

Инна кинулась к Фатеевой.

— Тетя Ася! Тетя Ася! Не плачьте!

Василиса Федоровна смахнула слезы:

— Я не плачу.

— Тетя Ася, так, значит, у Коли для Ивана Дмитриевича брали кровь?

— Нет, не брали. Нельзя у подростков брать. А Коля предлагал. Говорил: «Берите! Сколько нужно берите. У меня кровь здоровая».

Зоя Николаевна вывела Фатееву в коридор.

Инна стояла над кроватью Никифорова и не спускала глаз с его неподвижного, сосредоточенного лица.

— Кровь… Кровь свою отдавал, — прошептала она и снова села на табурет у его кровати.

Глава шестидесятая

Кончалась вторая неделя болезни Коли. Ему полегчало. Товарищи почти ежедневно теперь навещали больного. Инна Евстратова после занятий в школе не отходила от Колиной постели.

Ежедневно, приходя в класс, она сообщала о состоянии здоровья Никифорова и подробно рассказывала, как Коля ел, о чем расспрашивал, что кому хотел передать.

Однако классу было известно далеко не все, что произошло за эти две недели в палате № 3. Об этом, кроме Инны, знала лишь одна Наташа Губина. Инна делилась с Наташей всеми своими мыслями и переживаниями.

Сидя у постели Никифорова, Инна представляла себя фронтовой медицинской сестрой, которая своей беспредельной уверенностью в торжестве жизни вселяет бодрость в смертельно раненного героя. Таким героем был для Инны Коля.

В часы, когда Коле становилось хуже и вдруг начинали беспокоиться врачи, Инна думала о слабости человека в борьбе со смертью. Вспоминала она и статью академика Обручева, который ставил перед подрастающим поколением задачу продлить человеческий век.

Да, эта задача благородна!

И здесь, у Колиной постели, Инна решила стать врачом.

Губина со свойственной ей рассудительностью, стараясь проверить, тверда ли подруга в своем решении, нет-нет да и говорила Инне что-нибудь такое, что иного сразу бы охладило, например:

— Вот ты, Инка, врач, работаешь в нашей районной поликлинике. Но вместо того чтобы открывать всякие вирусы или делать операции головного мозга, тебе целый день приходится принимать больных. Один — кха-кха — кашляет, у другого живот болит, у третьего чирей за ухом вскочил.