Стрижи

В половине девятого вечера, как мы и договорились, я пришел к Агеде. Она встретила меня босиком – думаю, просто привыкла так ходить дома, но, возможно, хотела воспользоваться случаем и покрасоваться передо мной покрытыми лаком ногтями. Так или иначе, но лицо ее вспыхнуло от удовольствия, когда я их похвалил.

У нее тотчас нашлись милые слова и ласки для Пепы, которая поблагодарила ее своим обычным манером – всю облизала. А меня Агеда на пороге расцеловала, и ее поцелуи показались мне излишне пылкими. За минувший день я заготовил чертову кучу всяких выдумок, предвидя вопросы, на которые мне и на самом деле пришлось отвечать. Очень скоро я вынужден был извлечь на свет божий три первых отговорки и благодаря им отделался от приглашения на ужин. Они сводились к следующему: из дома я планирую выехать еще до рассвета, поэтому сегодня должен лечь спать пораньше, и если этого оказалось бы мало, что мне еще надо успеть собрать чемоданы.

Пепа между тем обнюхивала плинтусы и углы. По-моему, она искала своего умершего товарища. К Агеде я привез ее на машине. Всю дорогу она тяжело дышала, а иногда еще и поскуливала от страха. Мне ее было жаль, но как иначе доставить на новое место довольно немалое собачье хозяйство: лежанку, миски, ошейник и поводок, кучу банок с кормом, щетку, игрушки и прочее. Я не уверен, что Агеда хранит что-то оставшееся после толстого пса. В любом случае не хотелось бы, чтобы этим пользовалась Пепа.

Что еще? А то, что мы до сих пор не получили никаких известий от Хромого. И я между делом сообщил Агеде, что не собираюсь брать с собой мобильник, поскольку решил отключиться от всего. Она, печально сдвинув брови, изобразила капризную гримасу и мягко пожаловалась, что мы бросаем ее в городе, даже не говоря, на какое время. Потом спросила, когда я все-таки думаю вернуться. Следующая ложь: так как я еду неведомо куда, буквально куда глаза глядят, то вернусь, когда одиночество станет невыносимым.

– И когда же это может случиться?

– Не знаю. Я человек терпеливый.

Особенно тяжелым моментом было прощание с Пепой, притом что я уже несколько дней готовился к этому и полагал, что у меня достаточно выдержки, чтобы справиться с любым всплеском эмоций. Как и Хромой в прошлую субботу на вокзале Чамартин, я тоже хотел заручиться удачей, коснувшись собачьей головы перед самым уходом, но Пепа нервничала и не отзывалась на мой зов, так что в конце концов мне самому пришлось подойти к ней и погладить последний раз в нашей жизни. Казалось, я ни за что не смогу скрыть сильнейшее волнение, которое охватило меня, но Агеда невольно пришла мне на помощь, внезапно заговорив:

– А ты привезешь мне сувенир из какого-нибудь места, где побываешь?

– Что бы тебе хотелось?

– Не знаю. Сюрприз. Какую-нибудь мелочь.

Я долго сидел, положив руки на руль и не решаясь завести двигатель. Я был на волоске, буквально на волоске, от того, чтобы вернуться к Агеде, рассказать ей всю правду и забрать Пепу.

С тех пор прошло чуть больше двух часов, и я не могу избавиться от мук совести, ведь я самым недостойным образом избавился от своей любимицы, подло навязав ее Агеде.

Сомнения.

На меня внезапно обрушиваются сомнения.

Вечером мой дом наполняется густой тишиной, и я не отваживаюсь посмотреть на фотографию отца: а вдруг он перестал улыбаться?

31.

Сегодня я весь день не выходил из дому, если не считать двух-трех минут, которые понадобились, чтобы вынести мусор. Наедине с собой я обычно кичился тем, что сумел достичь душевного спокойствия благодаря размышлениям и чтению книг, а вот теперь всю ночь ворочался в постели, как дошедший до ручки обыватель. Но сейчас мне кажется (если, конечно, моя способность к самообману не приблизилась к совершенству), что я спокоен. Спокоен? Слово явно не то. Я бы сказал, что меня окутывает прозрачная пленка апатии. И это довольно странное ощущение. Или, возможно, я нахожу его странным, потому что никогда раньше ничего подобного не испытывал. Скорее, просто-напросто чувствую себя усталым и опустошенным. Да какая разница, ведь что бы я сейчас ни чувствовал, это не повлияет на мое решение. Без десяти одиннадцать. Ровно в одиннадцать я выйду из дому.

В последний раз я просматриваю список дел. Освободить холодильник: сделано. Записка для Никиты с инструкциями: сделано. Мусор: да. Закрутить краны: да. Удалить себя из социальных сетей: да. Мобильник: выключен. Вот эту толстую пачку бумаги с ежедневными записями – оставлю для Никиты на видном месте рядом с письмом, банковскими карточками, ручными часами, ключами и документами на машину. Все остальное он найдет сам, когда станет рыться в ящиках.

На кухонном столе стоит пластмассовый пузырек с раствором, который отправит меня на встречу с отцом.

Вот и все, друзья мои.

Было что-то хорошее и что-то плохое. Итог моей жизни подведен, и его можно прочесть вот на этих страницах. Результат таков, каков есть, – ничто и никто не сумеют его изменить. Я ухожу без горечи.

Шесть дней спустя