Строчка до Луны и обратно

Готовясь выходить из кабины лифта на своем пятом этаже, Таня ласково улыбнулась:

— Пока, рыцарь. Вкусные были конфеты? Следи за почтой. Я тебе напишу.

И я мог бы выйти на пятом этаже. Подумаешь, двадцать ступенек пробежать! Но я промедлил, и автоматические дверцы быстро закрылись.

Дома я поставил на буфет торт, а сверху положил сдачу.

— Как дела, орел? — спросил дед.

— Вот рубль и пятнадцать копеек сдачи.

— Э-э, орел, — дед даже присел, чтобы лучше посмотреть на мое лицо. — А почему блеску счастливого в очах не вижу?

Я присел на табуретку, положил руки на стол.

— Дед, скажи: сколько тебе лет было, когда залез от быка на дерево?

— А, — усмехнулся тот. — Татьяна рассказала. Да, пожалуй, сколь и тебе сейчас. Уши тогда болели у меня, мать завязала платком, и невдомек мне, не слышно, как бык сзади оказался. Увидел я, а он уж — вот, голову наклонил. Я и кинулся к черемухе, хорошо, что росла рядом. Успел забраться. Отсиделся.

— Четырнадцатый год, значит, был, — сказал я. — Ну, а с девчонками ты как? Не дружил?

— Вот ты о чем… — Дед огладил усы, собрал у глаз смешливые морщинки. — Как об этом сказать — дружил, не дружил? Пошли раз по ягоды, лет десять мне было. Много, помню, набрал ягод, а домой пошли — все Дашутке в корзинку и высыпал. Девчонка, через два дома жила. Беленькая такая.

— Она тебе нравилась? — спросил я.

— Должно так. Увижу ее — так и бегу навстречу. Ягоды тогда высыпал ей, а дома мать мне всыпала! Ягоды — не баловство было, не забава. Время какое? Империалистическая война, голодно. В кисель — ягода. А уж пирог с малиной или там с черникой испечет — праздник в доме.

— А дальше что было с Дашуткой?

— Дальше-то? — Дед нахмурился, вздохнул. — А ничего не было дальше. Эпидемия в ту пору навалилась какая-то страшная. Половина деревни вымерла. Дашутку тоже схоронили.

Помолчал дед, еще раз вздохнул и спросил:

— Сам-то чего припечалился? Отчего душа не поет? Я вижу.

— Дед, влюбился я. Ты не смейся, мы с ребятами так и говорим: влюбился, не влюбился.

— Да я ничего, — сказал дед. — Обыкновенное дело. Со всяким приключается. А если еще такая девчонка! Как же без этого? Обязательно даже.

— Дед, это не Таня.

— Ишь ты! — поразился он. — Еще красивше нашел? Ну и Петька! Весь в меня!

— Нет, она не такая красивая, — сказал я. — Может, и вовсе не красивая.

— Так, так. — Дед опять затеребил усы. — И что же?

— Кира ее зовут. Нравится мне.

— Кира, значит, Кира, — забормотал дед. — Ну-ну?

— Нравится, говорю, очень. Тоже в нашем доме живет. На девятом этаже.

— Ясно, ясно. — Закивал дед. — Обе, значит, тута. В одном дому. И Кира, значит, имеет на тебя обиду.

— А ты откуда знаешь? — Я в удивлении уставился на деда.

— Петруха, дела эти известные. И сам не единожды попадал впросак. Парень-то, сказал тебе, был я видный. И всё-то со мной было. И чего только не было. И слез тех перевидал — запрудой не запрудить… Ах ты, оборот-поворот какой! Татьяна, выходит, тут вовсе и не к делу? А как хороша!

— Я кто ей? Так, рыцарь, мальчик высокого роста. Охрана.

Я сказал это обиженным голосом, и только в эту минуту совсем ясно понял, что так оно и есть.

— А Кира, может, и плачет, — добавил я.

— Ах ты, Петушок — чистый гребешок! — сказал дед и прижал мою голову к себе. — Видишь, жизнь-то какая негладкая. Они по нас плачут, а и нам не сладко… А гляди-ка, — вдруг показал дед за окно. — Пока тут сидели, разговоры говорили, и дождик за лес ушел. Прояснило. Солнышко скоро будет. Хватит, Петруха, тужить-горевать, идем-ка во двор, домину кругом обкружим, еще чего покажешь…

А на другой день погода и совсем разгулялась. От вчерашнего разговора мне было немного не по себе, и дед словно чувствовал это — ни о чем вчерашнем не вспоминал. Я принес утром газету из ящика и стал смотреть, где какие фильмы идут. Сходим, думаю, с дедом в кино. Четвертый день живет, а нигде еще не был. Только с мамой в универмаге. Но магазин не считается. Это не развлечение.

Я газету смотрю, а дед — на балконе, дали оглядывает, на солнышке греется. До обеда солнце весь балкон заливает, хоть ложись загорай, и на пляж не надо ходить.

— Петь, — позвал меня дед. Я подошел, а он рукой показывает на трех девчонок, что, сидя на лавочке, смотрели журнал и, словно по команде, правую ногу закинули на левую. — Вон та, беленькая, не Кира будет?

— Что ты, она совсем не такая.

— А с краю, в желтой майке?

— Да нет ее здесь, — говорю я и голос сдерживаю — вдруг и Таня на своем балконе стоит?

— Показал бы мне, — сказал дед. — Татьяну видел, теперь Киру посмотреть бы.

— Ладно, — говорю, — ладно. — И тащу деда за рукав к двери. Догадался дед.

— Экий пень бестолковый! — ругнул он себя. — Ясная обстановка. Операцию держим в секрете.

В комнате я начал было про фильмы деду читать — так не слушает.

— Кино от нас не ускачет. Ты Киру мне покажи. Какая из себя она.

Чего Кира далась ему!