Строчка до Луны и обратно

Наташка благополучно отсмеялась и на чемодан показывает:

— А кнут там лежит?

— Ах, ты! — Дед хлопнул себя по лбу. — Надо же! Вот голова дырявая, сквозняком продувает! Гостинцы везу, а кнут забыл! Хоть домой вертаться. — Дед даже оглянулся на вагон, в котором приехал.

— Не надо, — милостиво сказала Наташка. — В следующий раз привезешь.

На площади перед вокзалом отец взял такси, мы начали было рассаживаться, но шофер сказал:

— Перебор, граждане, получается. Четверых положено брать. Вас пятеро.

— Это кого ж ты, милок, за пятого считаешь? — спросил дед и привлек к себе Наташку. — Птаху, что ль, эту? Да я в карман ее посажу — еще и место останется.

— Ну, папаша, — усмехнулся шофер, в дороге нам скучно не будет. Садитесь!

Район, которым мы ехали к нашему дому, был совсем новый и еще продолжал расти. То здесь, то там глядели в небо подъемные краны с длинными стрелами, тянулись строительные заборы, дома стояли высокие — в девять этажей, в двенадцать, а два дома встретились такие, что дед, принявшийся считать этажи, лишь махнул рукой:

— Тут без среднего образования делать нечего. Не сосчитаешь. Ай, надо же, городище какой махнули! Домов-то, домов! А все обижаются — жить негде.

Дед шумно восхищался городом, а я сидел и радовался, меня прямо гордость распирала, будто это я сам строил наш красивый и просторный город. Видно, и Наташка, тесно прижатая к боку деда, радовалась. Она держала руку деда и то на усы его смотрела, то в окошко на высокие дома.

— Дедушка, а наш дом самый большой! — похвастала она.

Приехали наконец и к «самому большому», как сказала Наташка. Дед, когда еще мимо шести подъездов ехали, только головой покачивал. А выйдя из машины, огляделся в обе стороны и сказал мне:

— Все ты верно описал, Петруха. А я-то грешил на тебя — ну, думаю, приврал барон. Не приврал. А окошков-то! Ой, что соты пчелиные. И куда ж теперь? В какую дырку нырять?

Я взял тяжелый чемодан деда и сказал с достоинством:

— Не дырка, а седьмой подъезд.

Квартиру дед осматривал дотошно. Все комнаты обошел, все двери пооткрывал. Больше всего кухня ему понравилась. У раковины с кранами горячей и холодной воды долго стоял, воду открывал, языком прищелкивал:

— Надо же, какую цивилизацию в народ двинули!

— А посмотри плиту! Посмотри! — Я особенно на плиту напирал. Вчера сам ее вычистил, ножом скоблил, тряпкой с содой оттирал.

Дед и плиту удостоил вниманием. Посчитал конфорки:

— Раз, два, три, четыре. Райская жизнь!

Осмотрев все, дед вздохнул и сказал:

— Плохо.

— Да что ж тебе не понравилось? — в недоумении спросила мама. И я глаза вытаращил на деда: хвалил, хвалил…

— А как соберешься помирать — что делать? Жалко такие-то хоромы оставлять.

Отец, достав вино в красном графине, засмеялся:

— Есть, Прокофий Сергеич, из этого положения выход — отложить дело с помиранием. Давайте-ка по рюмочке — за ваше здоровье и по случаю прибытия!

Дед рюмочку выпил, обтер ладонью усы, сказал «благодарствую, Алексей Семеныч» и раскрыл свой чемодан с гостинцами. Вот почему показался мне тяжелым чемодан — дед извлек из него две большие банки. Одна с вареньем была, в другой желтел мед.

— Липовый, — сказал он. — Самый наиполезный.

Потом на стол темной горкой легли пахучие низки сушеных белых грибов. А еще каждому из нас старшая мамина сестра тетя Даша прислала в подарок по паре вязаных толстых носков.

Обнову Наташка сразу же, конечно, натянула на ноги.

— Деда, они кусаются.

— В том и самое здоровье, внучка, — сказал дед. — Это тебе не химия, не капрон. Самая наипервейшая шерсть. А что колется — хорошо, кровка в жилках будет резвей играть в тебе. Пробежись-ка по полу. Ну, ну, не трусь!

Наташка и побегала, и попрыгала. Улыбается, рада. И дед смеется:

— Понравилось? То-то! Будто босиком по травке побегала.

Даже мне захотелось надеть новые, колючие носки.

После обеда мама велела деду отдохнуть с дороги, а потом они поедут в универмаг.

— Это по какой такой надобности стану я по магазинам шастать! — заартачился дед.

— Ладно, сама знаю! — решительно сказала мама. — Отдыхай пока, и пойдем…

Вернулись они с двумя свертками и коробкой.

— Алексей, — с порога сказал дед, — ты жонку свою построже держи! Гляди: денег размотала! Костюм — восемьдесят шесть целковых. Туфли, рубашка. Жениха из меня делать вздумала! Поздно. Отжениховался.

Смеясь, мама заставила деда переодеться в новое. Дед вышел из другой комнаты в сером костюме, в желтых туфлях, рубашка в клеточку. Посмотрел на себя в зеркало, огладил усы:

— А и то — хоть к венцу молодцу!

Сказал, и как-то сразу поник, пригорюнился.

— Что такое? — спросила мама.

— Глаша вспомнилась, — вздохнул дед. — Один приехал. В костюм обрядился… Вот живу — дважды раненый, контуженый, с осколком немецкой мины, а Глаша…

— Не надо, отец, — грустно сказала мама. — Сколько на роду написано человеку жить, столько и живет…

Спал дед в одной комнате со мной. Проснулся рано. Я глаза открыл, а он — в дверях уже.

— Спи, — сказал мне. — Пойду квартиру досматривать.

Все-таки отыскал дед в нашем хозяйстве серьезнейший недостаток — нет погреба.