Строчка до Луны и обратно

О случае с Любкиной партой скоро совсем перестали вспоминать. Кто-то замазал буквы чернилами, и их почти не было видно. Я и сам уже редко вспоминал об этом. Но к Любке с тех пор стал относиться иначе. Зря, конечно, ее обидел. Девчонка она, если уж сказать по всей правде, неплохая.

Во-первых, справедливая. Кричать без толку не любит. Вообще, свойская, без всяких там штучек. И еще она красивая. Аккуратная всегда, белый воротничок, белые манжетики, косички тугие, золотистые, как проволока в катушке, блестят. У нее и лоб, и щеки, и подбородок с ямочкой — все прямо сияет от чистоты, будто она только из бани вышла.

Следить за чистотой и порядком было самое любимое ее дело. То, что в классе выдумали эту санитарную комиссию и проверку чистоты, — ее затея, точно знаю. В комиссию выбрали Светку Соловьеву и Пашу Евдокимову. Ох, и попортила эта комиссия мне крови! Придешь утром, а Светка и Паша тут как тут, раньше всех заявились. Важные, с красными крестами на рукавах. У Паши — специальная тетрадочка.

— Покажи руки… А ну-ка, что в ушах? Расстегни воротник…

Терпеть не мог этих осмотров! Но с ними — со Светкой и Пашей — еще можно было ладить. Например, тише и безвредней Паши в классе у нас девчонки не было. Да и Светка — не из самых занозистых. Меня во всяком случае понимала без лишних слов. Если уж очень начнет придираться — покажу кулак, она и успокаивается. А Паша и вовсе не скандалила. Скажет для порядка:

— Рубашку пора сменить… Уши вымой. — И поставит галочку в своей тетрадке.

Все бы так ничего шло, да только заболела Паша. И назначили Томку Попову.

Вот в первый же день после этого я и схлестнулся с ней. То всегда Светка первая подходила проверять чистоту, а тут Томка в самые главные начальники себя записала. Я еще и портфель не успел положить в парту, а Томка уже — около меня:

— Показывай руки!

Что значит — показывай? Тоже командирша объявилась! Но я стерпел: не стал ругаться. Показал.

Чего она в них нашла? Руки как руки. Ну, может, не такие чистые, как у других, но ничего особенного. У меня всегда такие. Грязь под ногтями! Подумаешь, какой ужас! А Томка расшумелась, будто я настоящий преступник. «Как тебе не стыдно с такими руками ходить! У тебя под каждым ногтем — миллион микробов!»

Но я и тут стерпел, ни слова не сказал. Но когда Томка посмотрела мою рубашку и закричала еще громче, что это безобразие — ходить с засаленным воротничком, что я неряха, грязнуля, то больше я не мог вытерпеть. Оттолкнул ее, обругал «дурой» и еще по затылку обещал треснуть, если не замолчит. Я хотел уйти из класса в коридор, но Томка загородила дорогу:

— Дурой не обзывай! — закричала она. — Лучше посмотри на себя! Как не стыдно ходить таким грязнулей! Или, может быть, тебя за ручку взять и отвести в баню…

Если бы в ту минуту не подошла Люба, я наверняка треснул бы Томку.

— Что за шум? — спросила Люба.

— Да ты посмотри, какая у него рубашка! — Томка потянулась к моему воротнику, но я отбил ее руку.

— Видишь, и дерется! А какая грязь под ногтями! Два месяца, наверно, не стриг…

— Ладно, обожди, — перебила Люба и сказала мне: — Покажи, Сергей, руки.

Она это сказала просто, все равно, как Нина Сергеевна, когда спрашивает у доски. И я послушался.

Взяв мои руки, Люба осмотрела их, перевернула ладонями кверху. Мне так неудобно сделалось. И ребята кругом стоят. А руки у меня действительно грязноватые. То ли дело у Любы — чистые, гладкие, ноготки подстрижены. А пальцы теплые, мягкие. Мне стыдно было и отчего-то приятно. Потом Люба посмотрела мою рубашку и спокойно сказала:

— И чего ты шум подняла, Тома? Ну, рубашка не особенно чистая. Правильно. Но не все же могут очень часто менять белье.

Я долго потом думал над ее словами. Почему она сказала о том, что не все могут часто менять белье? Неужели ей известно, что мы живем с отцом одни? Странно. Я никому никогда не рассказывал о нашей семье… Может быть, Нина Сергеевна что-нибудь говорила?..

Об этом я узнал через два дня. Получилось это так.

После уроков ко мне подошла Люба и сказала:

— Займи, пожалуйста, в раздевалке мне очередь. На минутку в учительскую зайду.

Вообще-то, никакой очереди я не признаю — пусть девчонки да которые слабенькие стоят, а тут пришлось, точно пай-мальчику, встать в очередь. Неудобно все-таки — как человека попросила.

Верно: через минуту пришла она.

— Занял? — спрашивает.

— Становись, говорю.

— Спасибо.

Знаю, что на «спасибо» надо ответить «пожалуйста», а язык как-то не поворачивается. Промолчал.

Оделись мы. На ней — шубка серая, шарфик красный, шапочка вязаная — тоже красная. Такая нарядная, даже стоять рядом неудобно. Я хотел вперед побежать, но Люба спросила — не знаю ли я, когда открывается центральный каток.

Так вместе и вышли из школы. Она рассказывает, как в прошлом году купили ей беговые коньки с ботинками, но они были немножко велики, а сейчас в самую пору… Я слушаю, поддакиваю, а сам думаю, как бы от нее отделаться. Хорошо еще, что в раздевалке задержались и все ребята успели уйти.