Ах, была Москва белокаменной,
Златоглавою и булыжной.
Не моей была – может, маминой,
Или лу́бочной, или книжной.
А моя Москва была серою,
Была серою – повоенной.
Но мальчишеской нашей верою
Освященная неизменно.
Да – моя Москва была бедною,
Была бедною и дворовой.
Но за честь ее – честь победную
Постоять мы были готовы.
Были мы – мальцы окаянные,
И над крышами всех сараев
Наши сабельки деревянные
Били фрицев и самураев.
И всегда потом – после битвы мы
Долго по пивным пропадали.
Там с обрубками-инвалидами
Бабы жизнь свою пропивали.
Мы не ведали боль Христовую —
Не молились за убиенных.
А мы бегали на Садовую,
Где колоннами гнали пленных.
И восторженно шли с машинами,
Что за ними след замывали.
Но седых старух, с их морщинами —
Подававших – не забывали.
Та Москва была – не огромная,
Подходящая для мальца.
Вот Бульварное, вот Садовое —
И всего-то в ней два кольца.
И дороги были – не длинные,
Не запруженные народом.
Вот Никитские, вот Неглинные —
Полчаса всего пешим ходом.
Мы росли дворами – не порознь.
В подворотнях послевоенных
В белых шарфиках – встала поросль
Из Арбатских-Кривоколенных…
Стали девочки наши – смелые,
Их насмешки нас не щадят.
И бродили мы – оголтелые
По бульварам и площадям,
И в шашлычных гудели в праздники,
И от кружки пива балдели.
И пугали прохожих шарфики,
Наши шарфики – на «Бродвее».
И не знали мы, что в агонии
Разбредётся двор по маршрутам:
Эти – в армию, те – в колонию,
А иные – по институтам.
Накатилась жизнь непомерная,
Кто с ней справится – неизвестно.
Вот и кончилось повоенное
Безоглядное наше детство…
Ах, – была Москва белокаменной,
Златоглавою и булыжной.
Не моей была – может, маминой,
Или лу́бочной, или книжной.
Баллада о стариках
Памяти Анны Прохоровны Чебыкиной