Строгановы: история рода

Оскорбительные и неприятные анонимные письма сообщали Пушкину обо всех дурных сплетнях, которые ходили вокруг Дантеса и его жены… Глубоко оскорблённый, он понял, что она, как бы он сам ни был убеждён в её невиновности, в глазах широкой публики, почитавшей его имя, была виновна. Для высшего света было совершенно ясно, что уже само по себе отношение к ней Дантеса служит доказательством невинности мадам Пушкиной. Но в других общественных кругах Петербурга, мнение которых имело для поэта гораздо большее значение, потому что именно среди них он находил единомышленников и свою публику, она считалась виновной».

Чтобы отвлечь общественное внимание, Дантес сделал предложение сестре жены Пушкина, которое ею было принято, но дом поэта продолжал оставаться для него закрытым. Доброжелательные друзья пытались примирить эти две пары, и Дантес снова стал осаждать мадам Пушкину. «Мы все были свидетелями того, как надвигалась эта роковая буря», – продолжает Долли.

«То, как он смотрел на неё на балу, та манера, в которой он с ней говорил, всех пугало. Начиная с этого момента поэт уже принял своё окончательное решение… Предотвратить несчастья было уже нельзя. На следующий день он отправил Геккерену письмо, в котором провоцировал его и обвинял в сообщничестве. Ответ за своего приёмного отца написал Дантес; он принял вызов, как на это и рассчитывал Пушкин».

История дуэли известна. Долли была очень дружна с Жуковским и князем Вяземским, которые до самого конца оказывали поэту помощь. Она писала со всеми подробностями:

«Когда пришёл священник, он исповедовался и причастился… Царь письменно заверил его в том, что он будет заботиться о жене Пушкина и его детях так, «как будто это его жена и дети». Пушкин поцеловал письмо и сказал, что он сожалеет только, что не будет больше жить и не сможет быть больше его поэтом и летописцем. Его агония продолжалась 36 часов, за всё это время он ни на минуту не потерял сознания. Его лицо оставалось ясным, светлым, спокойным… Дуэль он упомянул лишь для того, чтобы попросить своего секунданта Данзаса и своих неприсутствующих здесь деверей не мстить Дантесу. То, что он сказал своей жене, было нежно, преисполнено любви и утешения… Затем он повернулся к своим книгам и сказал: „Прощайте, мои друзья". Наконец он затих и только вздохнул ещё напоследок: „Кончено". Жуковский, который любил его, как отец, сказал, что его лицо в этот момент просияло, а в его серьёзном выражении был налёт удивления, как будто он только что увидел что-то большое, неожиданное и сияющее…».

К этой драматичной истории Долли добавляет:

«Какая женщина отважилась бы осудить мадам Пушкину, ведь мы все охотно позволяем собой восхищаться и радуемся, когда нас любят. Мы сами часто ведём себя неосторожно и играем в эту страшную, непредсказуемую игру с сердцами других… Кто захочет извлечь для себя отсюда урок? Напротив, петербургское общество ещё никогда так бездумно не предавалось беспечности и поверхностным флиртам, как в эту зиму».

Принятое Екатериной II распоряжение о запрещении дуэлей продолжало оставаться в силе, однако считалось делом чести его игнорировать. Правда, дуэлянты и их секунданты подвергались штрафу.