Строки, добытые в боях

Наш путь, как Млечный, —
   раскален и долог.
Мы начали в июне,
   на заре.
В пыли
   с тавром готическим осколок,
в мешке
   на двое суток сухарей.
Тяжелый шаг,
   как будто пыль дороги
колотят стопудовым колуном.
Я не грустил о доме и пороге,
с любимой не прощался под луной.
Мы были юны.
   И мужская дружба
ценилась нами выше всяких благ.
Мы говорили:
   «Что нам в мире нужно?
Устать в дороге,
   воду пить из фляг».
Мы с детства не боялись расставанья.
Мальчишки,
   окаянней кистеня,
мы полюбили холод расстояний
на оголтелых волжских пристанях.
И с колыбели
   родина — Россия
была для нас
   свободой и судьбой.
Мы ширь степей
   в сердцах своих носили
и на заре
   пошли за это в бой.
Был путь, как Млечный, —
   раскален и долог.
Упрямо выл над соснами металл.
Обветренный,
   прокуренный филолог
военную науку постигал.
Он становился старше и спокойней
и чаще письма матери писал.
Мы говорили:
   «Отбушуют войны.
Мы по-другому взглянем в небеса.
Сильней полюбим
   и сильней подружим.
Наш путь, как Млечный, —
   вечно раскален.
Нам дня не жить
   без битвы и оружия,
без шелеста
   простреленных знамен».

1942

«…Было все так близко…» (М. Луконин)

…Было все так близко до неправдоподобности, что писалось об этом как-то трудно. Когда мы с Сергеем Наровчатовым подползли к парню, который попросил нас взять у него документы, последнее, что он произнес: «Передайте комиссару, что я умираю коммунистом».

Как об этом написать?

Можно ли написать о том, как пожилой колхозник в линялой гимнастерке, боец-пехотинец, принес из деревни косу и, подготавливая сектор обстрела, впервые в жизни косил еще зеленую июльскую пшеницу?

Было душно и угарно от горящего в Орле элеватора, но потом в окрестных селах мы пробовали хлеб из сгоревшего зерна, он был как мягкий уголь — нет, его невозможно описать!

Мы шли и шли, стреляли, залечивали раны, учились воевать, пока не поняли, что победа будет за нами, — мы сначала просто верили в нее, а потом уже были уверены в ней…

(Из воспоминаний М. Луконина)

«…Мой дорогой!..» Письмо неизвестной партизанки

…Мой дорогой! Пишу тебе последнее письмо…

Я сижу в холодильнике, переживаю последние минуты своей жизни. Но я, наверное, успею написать тебе это письмо. Немцы повесят меня через два часа. Какой это большой срок и в то же время какой маленький!

Через два часа моя маленькая, еще не начатая по-настоящему жизнь угаснет, как лампада в темноте. Я прощаюсь с ней навсегда. Кто же знал, что она так трагически быстро окончится? Ведь я только что со школьной скамьи. Но когда я оглядываюсь на пережитое, я испытываю удовлетворение: тот маленький кусочек жизни, который выпал на мою долю, я прожила хорошо.

И только одно горе я унесу с собой: мне не удастся увидеться с тобой перед концом. Мы с тобой всегда стремились к одной вершине. От будущего мы ждали неизмеримо большого счастья. Мы не дошли к нему. Немцы разрушили наши мечты, но они оказались бессильными разрушить нашу любовь. Теперь я вижу, что любовь действительно сильнее смерти.

Вот сейчас я сижу перед смертной казнью, а перед моими глазами не петля, которой удавят меня немцы, а твой милый облик, не темная могила, куда уложат меня, а твоя любовь, Я по-прежнему люблю тебя. Тебя и Родину. Во имя этой любви я убила продавшегося немцам мерзавца, нашего старосту, который выдавал партизан и выслуживался перед немцами.

Сейчас меня задушат немцы. Помни, родной: в эти последние минуты все мои мысли с тобой. С любовью я жила, с любовью я умру. Прощай, Сережа, кто-то идет. Наверное, это немец идет за мной. Целую тебя…

(Письмо неизвестной партизанки)

Гармоника