Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972-1977

Умение построить напряженный сюжет, с первых страниц захватить внимание читателя, обычно свойственное Аркадию и Борису Стругацким, проявляется и в новой их повести. Повесть читается с неослабевающим интересом, и это, безусловно, немаловажное достоинство.

Живо написаны характеры ученых — персонажей повести.

Фантазия авторов остра и изобретательна.

Вместе с тем повесть вызывает у меня два существенных замечания.

Первое. В повести возникает ощущение мистической неотвратимости гибели ученых, безысходности их положения, если они не сдадутся, не перестанут вести свои работы. Невозможно ни предугадать, ни предотвратить действия слепой силы, преследующей их. Один из героев сравнивает действия этой силы с действиями человека, который с размаху, наугад наносит удары, стремясь убить комара. Ученые обречены так же, как обречен этот преследуемый комар. Мне кажется, что повесть выиграла бы, стала бы тоньше, глубже, если бы авторы испытывали своих героев лишь с помощью средств, обстоятельств, стоящих на грани реального и фантастического, обходясь без деревьев, внезапно взрывающих асфальт и без оборотней, растворяющихся в воздухе — в общем-то так или почти так и происходит в первой половине повести. Это уже потом авторы, на мой взгляд, облегчая себе задачу, начинают привлекать средства из потустороннего арсенала.

Второе. «Один раз, уже ставши биологом, он даже затеял коллекционировать экскременты, потому что Женька Сидоровцев привез ему из Антарктиды китовьи, а Саня Житнюк доставил из Педжикента человеческие, но не простые, а окаменевшие, девятого века». «Десятилетку он не кончил, ушел из девятого класса, работал санитаром, потом шофером на дерьмовозе…» «Писить хочу! — объявил странный мальчик и, когда Губарь со вздохом повел его в сортир, добавил на весь дом: — И какать!» — пристрастие к подобного рода деталям плюс склонность подчеркивать в своих героях малопривлекательные черты (вроде уханья Вечеровского, подобного уханью уэллсовских марсиан, упивающихся человеческой кровью) плюс нарочитая грубость лексикона героев повести — все это временами создает в повести несколько неприятную атмосферу. Замечу еще, что герои повести употребляют чрезмерное количество разного рода спиртных напитков, так что подозрение одного из персонажей, что все происходящие чудеса — результат алкогольного бреда, не так уж далеко от истины.

Хотелось бы, чтобы Стругацкие еще немного поработали над повестью и чтобы эта повесть, как и предыдущие, увидела свет на страницах «Авроры».

Из архива. Дмитревский В. Рецензия на ЗМЛДКС

О чем же все-таки эта повесть?

О столкновении землян с «пришельцами» из какой-то высшей цивилизации, недовольных смелым научным поиском некоторых особо талантливых ученых?

Или о возмущенной природе — Гомеостатическом Мироздании — слепо осудившей тех, кто раньше положенного срока пытается не только проникнуть в ее законы, но и изменить их?

По началу повести кажется, что иногда сцепление случайностей, как крупных, так и мелких, воздействует на людей с высоким интеллектом и эмоционально возбудимых так, что они впопыхах делают невероятные фантастические допуски и начинают испытывать ужас перед обступившими их случайностями, как перед стаей голодных волков. И пытаясь бороться со случайностями, как с кем-то спланированной и организованной опасностью, уподобляются иногда дон Кихотам, а иногда, напротив, погружаются в немудреное бытие Санчо Панса. Так ведь, собственно, и начинается повесть Стругацких, переданная в наш журнал.

Но все это, конечно, не так. Это всего лишь одеяние яркое, удивительное, странное, в которое укутана сверхзадача, поставленная перед собой писателями.

Речь идет о судьбе талантливого ученого (можно толковать и более расширенно — о человеке вообще), о том каким ему надлежит быть, о творческом мужестве и об отступлениях перед гигантскими трудностями с предпочтением благополучной и спокойной жизни. Иными словами, все та же проблема горьковских Сокола и Ужа.

Вечеровскому и отчасти Снеговому противопоставлены Вайнгартен, Глухов, Захар… А главный герой повести астрофизик Малянов колеблется, страшится, перебарывает страх и вновь пугается, но, вероятно, пойдет по пути, по тому, который избрал Вечеровский — по самому трудному и, быть может, опасному пути.

Таков, как мне представляется, смысл повести, написанной в сложной манере монолога Малянова с перебивками, необходимыми для развертывания сюжета.

Не буду говорить здесь о многогранном таланте писателей. В этой повести, резко отличающейся даже по стилистической манере от «Малыша», «Пикника на обочине» и «Парня из преисподней», они выступают с позиции философского раздумия над местом человека (локально — талантливого ученого) в конце нашего сложного двадцатого века.

Я прочел повесть, несмотря на перегрузку ее научной терминологией, как говорится, на одном дыхании. Но… но есть у меня некоторые возражения и по поводу некоторых выдвинутых авторами положений и против известных «особенностей» их литературного языка.

Начну с главного.