Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1978-1984

Как же бороться за то, чтобы эта «протоплазма» превратилась в людей? <…> Каков он на самом деле, тот дурак, о котором говорил Жилин? И действительно ли он Дурак? И как ему живется — «одному из…»? Чтобы понять это, нужно было сменить точку зрения. Начиная с «Хищных вещей века», герой Стругацких становится всё менее сверхидеальным, всё меньше он вознесен над своим окружением. Харон из «Второго нашествия марсиан», один из немногих, кто решился на борьбу с завоевателями, — уже не «человек со стороны», вроде Руматы, присланный на погибающую планету для ее спасения, он сражается сам за свою страну (хотя и проигрывает в этой борьбе). Есть такие персонажи и в «Обитаемом острове», они действуют во многом на равных с благородным землянином Максимом Каммерером, чей образ тоже «опрощен» по сравнению с Руматой — он явно, так сказать, ниже ростом, не Гулливер в Лилипутии, а потому может рассмотреть жителей планеты более детально. И тогда оказывается, что это уже не протоплазма, многие из них симпатичные, по-своему честные, хотя и недалекие, к размышлениям не привыкшие люди, и жизнь у них не слишком веселая. А отсюда — уже один шаг до того, чтобы сделать Простака, «дурака», героем романа, посмотреть на мир его глазами. Именно такой персонаж — Рэд Шухарт — стоит в центре «Пикника на обочине». Нравственно-философские размышления над проблемами, которые ставит время, обусловили эволюцию героя.

Однако даже при таком развитии героя к повседневности, заземленности он все-таки остается персонажем романа приключений и уже потому коренным образом отличается от простого смертного. Он может сколько угодно «работать» под обычного человека — всё равно на его долю выпадают такие происшествия и повороты судьбы, он преодолевает такие препятствия, которые, как бы он ни старался выглядеть усредненно, простеньким, сразу поднимают его на пьедестал. Более того. В привычной, будничной атмосфере он задыхается, не может существовать. Недаром авторы приключенческих романов в XIX веке так любили отправлять своих героев в экзотические страны или в дальние (и, соответственно, тоже экзотические) времена. Если же действие приключенческого романа происходит в современном писателю обществе, герою нужен своего рода оазис, где он мог бы существовать именно в плане авантюрном, а не бытовом. У Монте-Кристо, например, это его остров, катакомбы итальянских разбойников, окружающие его персонажи волшебных сказок: немой раб-нубиец Али, осыпанная алмазами прекрасная Гайде, которая играет на лютне, курит наргиле и называет графа «мой господин», а себя — его рабыней. Парижане могут только дивиться и потрясенно взирать на этот поразительный мир со стороны, но действовать в нем они не могут. Для Монте-Кристо же этот мир просто необходим, он для него то же, что «Наутилус» для капитана Немо, что Зона для Шухарта в «Пикнике на обочине».

<…>

Но если говорить о делении (весьма условном, конечно) героев и злодеев на «высоких» и «низких», то нужно сказать и о самых крайних проявлениях авантюрной героичности и авантюрного злодейства. Человек, который возвышается над людьми подобно полубогу, ибо могущество его беспредельно, — такой персонаж воспринимается как анахронизм и, казалось бы, должен был исчезнуть в наше время. Однако он живет. Это не только Монте-Кристо и капитан Немо, но и Максим Каммерер и Антон Румата из «Трудно быть богом», где интересующий нас тип героя заявлен уже в названии. Значит, несмотря на то что рядом с героем появляется герой-простак, такой «возвышенный» персонаж нужен приключенческой литературе: в нем концентрируются все самые привлекательные ее стороны. Во-первых, тайна, окутывающая деяния полубога и его самого. Монте-Кристо, Немо, Румата — все ненастоящие имена, маски, за которыми что-то скрывается. Максим, правда, ничего не скрывает, но разъяснить, кто он и откуда, жителям «обитаемого острова» он так и не смог и остался для них личностью загадочной.

Одиночество и страдание — вот вторая характерная черта этих героев, можно сказать, запрограммированная самой фигурой, логически вытекающая из ее вознесенности над всем окружающим. «Всё сгнило здесь, — думал Максим. — Ни одного живого человека. Ни одной ясной головы… Ни на что здесь нельзя надеяться. Ни на кого здесь нельзя рассчитывать. Только на себя. А что я один?» Тайна, одиночество, страдание — всё создает вокруг этих персонажей тот романтический ореол, который делает их столь притягательными.

<…>