Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991

Впрочем, с моей точки зрения, эта повесть написана с несвойственной Стругацким суховатостью. Она слишком задокументирована. Слишком приближена к трактату. Ее отчетно-статистическая основа, не воспроизводя реального научного открытия, а лишь стилизуя открытие фантастическое, хотя и изобретательна, но скучновата, растянута. Большинство ее служебных помет, грифов, адресов, анкет — лишь просматривается глазом, но не читается как текст художественный. Оттого и главные герои — рассказчик и Тойво Глумов, не говоря уже о второстепенных, — даны достаточно бегло, силуэтно, видны их деловые качества, объяснена интеллектуальная хватка, но по-человечески они не слишком увлекательны. Они задавлены служебной перепиской. Эмоциональные же, шоковые состояния от столкновения с «люденами», по существу, лишь названы, но не изображены. Вообще хотелось бы, конечно, чтобы этот путь превращения человека в «людена» был дан не столько как трактат или мемуар о фантастическом открытии, а как драма. Как душевное потрясение.

Конечно, повесть уже написана и напечатана, но было б, мне кажется, не бесполезно несколько успокоить ее отчетно-бюрократическую суету (особенно на вялых начальных 50-ти стр.) и еще порисовать главных героев, связать их более бурными конфликтами, показать душевные мучения, документально обозначенные, но оставленные за кадром. От этого повесть немало выиграла бы.

И наконец, большой и сложный роман «Хромая судьба», в котором переплетаются два сюжета. В центре их два писателя — Феликс Сорокин и Виктор Банев, — существующих в разных мирах, в разных социальных условиях, смоделированных Стругацкими. Причем один сюжет как бы реальный с реальным героем Феликсом Сорокиным, другой — придуманный им, населенный вымышленными персонажами во главе с Виктором Баневым, персонажами из неопубликованной рукописи Сорокина, хранящейся в заветной синей папке.

Сюжеты развиваются параллельно, чередующимися главами, причем они настолько самостоятельны, что практически могут существовать и врозь, как это доказали сами Стругацкие, опубликовав один из них в «Неве». Это тоже теперь довольно распространенный тип романа в романе, узаконенный «Мастером и Маргаритой» М. Булгакова, на которого авторы честно ссылаются.

У Стругацких нечто подобное: сатирико-бытовой современный сюжет, развернутый вокруг Сорокина, не лишенный, впрочем, фантастического элемента, накладывается на откровенно вымышленную условную страну, в которой живет и действует Банев, страну, в которой узнаются обобщенные черты тоталитарных режимов — от гитлеровского до пиночетовского фашизма.

Такое, казалось бы, достаточно усложненное и искусственное строение романа, однако, внутренне и внешне мотивировано. Сорокин прошел Великую Отечественную войну и войну с Японией, он боролся с фашизмом и самурайским империализмом. Как писатель он принадлежит военному поколению, разрабатывает военную тему.

Но его творческие интересы шире и глубже. Он — сочинитель «Современных сказок», писатель-моралист, мыслящий о последствиях «коричневой чумы», о тех ядовитых корнях, которые не вырваны до конца. О той половинчатой буржуазной демократии, которая в своих корыстных интересах возрождает те или иные формы тоталитаризма, приобретает новые разновидности и модели.

Одна из них нарисована в его рукописи из заветной синей папки, которая, может быть, является главным делом жизни Сорокина.

Другой момент связи — центральные герои — Сорокин и Банев. Оба они участники войны с фашизмом. Оба его ненавидят в любых проявлениях. Оба стали писателями, которые честно стремятся смотреть в глаза правде. Обоим свойственен хемингуэевско-ремарковский комплекс «возвращения», в котором есть и элемент ностальгии по утраченной молодости, и гордость участников больших событий, и некоторая душевная усталость, так и не позволившая им полностью слиться с новыми временами, безоглядно шагнуть в будущее, часть их души, может быть большая и лучшая, осталась в прошлом. Впрочем, зная или чувствуя правду, они не сдаются и в решительный момент умеют делать правильный и достойный выбор.

В этом сходстве, однако, есть и различие, некая иерархия: они вернулись в разные миры. И это Сорокин создает и анализирует своего «двойника», оказавшегося в опасной и ненавистной ему атмосфере неофашистского режима, созданного Президентом, поддерживавшегося его холуями, подкупленными художниками, послушными парламентариями, отрядами порядка, героями тайного сыска.

<…>

Можно подробно вникать в ситуации романа, в споры его героев, интерпретировать его метафоры и символы.

Но главное в нем все-таки люди. Их много, они — живые, полнокровные, зримые, за их злоключениями следишь с интересом. Пластика этой — наиболее фантастической и условной линии романа — выразительна и многозначна. Идейный ее пафос целенаправлен, благороден и в сегодняшнем противоречивом и конфликтном мире очень актуален.