Структура и динамика психического

682 Тот факт, что непосредственный опыт может быть только психическим и что непосредственная реальность поэтому может быть только психической, объясняет, почему для первобытного человека духи и магические воздействия являлись столь же овеществленными, что и физические происшествия. Первобытный человек еще не разделил свой первоначальный опыт на противоречивые составляющие. В его мире дух и материя пронизывают друг друга, а боги еще бродят по лесам и полям. Он пока подобен ребенку, лишь наполовину рожденному, еще мечтательно запертому в своей душе, в мире, каким он является на самом деле, еще не искаженном потугами познания обособленного разума. После распада первобытного мира на «дух» и «природу» Запад ухватился за «природу», в которую в силу своего темперамента верил и в которой запутывался все больше по мере своих болезненных и отчаянных попыток одухотворения. Восток же, напротив, избрал дух, объясняя материю как Майю[97], влача свое существование в азиатской грязи и нищете. Но нам дана лишь одна Земля и одно человечество, которое не может быть разорвано на две половины – Восток и Запад. Психическая реальность все еще существует в своем первоначальном единстве и ожидает прогресса человеческого сознания, обретения свободы от веры в одно и отрицания другого к признанию обеих составляющих как конструктивных элементов единой души.

683 Идея психической реальности, если бы только она была признана, могла бы стать самым существенным достижением современной психологии. Мне представляется, что всеобщее признание этой идеи – лишь вопрос времени. Она должна быть принята, так как только это даст возможность отдать должное разнообразным душевным явлениям в их самобытности. Без этой идеи наши объяснения неизбежно будут грубым насилием над доброй половиной психического. Эта идея даст нам возможность воспринимать без предубеждения те стороны души, которые выражаются в суевериях и мифологии, в религиях и философии. Этот аспект души поистине не следует недооценивать. Рассудок может довольствоваться чувственно очевидной истиной, но последняя бесполезна в вопросах смысла человеческой жизни и природы наших чувств. При этом наши чувства зачастую являются решающим фактором при решении вопросов добра и зла. Когда же эта сила не спешит на помощь нашему рассудку, то чаще всего он оказывается бессильным. Избавили ли нас рассудок и добрые намерения от, например, мировой войны или какой-то иной катастрофической бессмыслицы? Возникают ли великие духовные и социальные перевороты, такие, например, как переход от античного мира к средневековому или взрывное распространение исламской культуры, рассудочным путем?

684 Будучи врачом, я не соприкасаюсь непосредственно с этими животрепещущими проблемами, я занимаюсь больными людьми. В прежней медицине господствовал предрассудок о том, что можно и нужно воспринимать и лечить болезнь как нечто самостоятельное, в новейшее же время стали раздаваться голоса, признававшие этот взгляд ошибкой и призывавшие лечить не болезнь, но больного человека. Те же самые выводы напрашиваются и касательно лечения душевных недугов. Мы все дальше отходим от самого заболевания и обращаемся к человеку в его целостности, так как понимаем, что душевные страдания являются не локальными феноменами, но симптомами ложной установки всей личности. Поэтому истинное исцеление достигается не лечением, направленным на избавление от одного конкретного душевного недуга, но только врачеванием всей личности.