704 Остановимся теперь ненадолго на результатах фрейдовского психоанализа. В его теории человек представляется инстинктивным существом, которое сталкивается с разного рода барьерами в виде нравственных заповедей, установленных законом и его собственным разумом; поэтому он вынужден вытеснять определенные влечения или их составляющие. Цель метода состоит в том, чтобы довести до сознания содержания этих влечений и с помощью сознательной коррекции сделать их вытеснение ненужным. Их чреватому риском высвобождению противопоставляется разъяснение, что они есть не что иное, как инфантильные фантазии – желания, которые легко можно подчинить себе разумным образом. Также предполагается, что их можно «сублимировать», под этим техническим выражением понимается определенный способ их преобразования в целесообразную адаптивную форму. Если кто-нибудь полагает, что это может произойти произвольно, то он, конечно, ошибается. Только крайние обстоятельства могут действенно воспрепятствовать реализации естественного влечения. Если же такой нужды или острой необходимости нет, «сублимация» является всего лишь самообманом, новым, на этот раз несколько более тонким вытеснением.
705 Есть ли в этой теории и в таком понимании человека что-либо, на что можно было бы обратить внимание как на способствующее формированию нашего мировоззрения? Я полагаю, вряд ли. Ведущей идеей толковательной психологии фрейдовского психоанализа является хорошо известный рационалистический материализм минувшего XIX века. Он не создает новой картины мира, а поэтому также и другой установки человека к миру. Нельзя, однако, забывать, что теории влияют на установку лишь в самых редких случаях. Гораздо более действенными оказываются чувства. Действительно, мне не доводилось видеть, чтобы сухое теоретическое изложение вызывало чувства. Я мог бы привести очень подробную статистику по тюрьмам, но мой читатель при этом заснул бы. Однако если я проведу его по тюрьме или по психиатрической лечебнице, то он не только не уснет, он получит глубокое впечатление. Учение ли сделало Будду тем, кем он стал? Нет, его душу воспламенило зрелище старости, болезни и смерти.
706 Таким образом, частично односторонние, частично ошибочные воззрения фрейдовского психоанализа, в сущности, ничего нам не дают. Но если мы ознакомимся с психоаналитическим разбором конкретных случаев невроза и посмотрим, какой вред причиняют так называемые вытеснения, к каким разрушениям приводит пренебрежение важнейшими инстинктивными процессами, то мы испытаем, мягко говоря, сильное впечатление. Каждая человеческая трагедия в определенной мере является следствием этой борьбы Я с бессознательным. Кто хоть раз ощутил ужас тюрьмы, психиатрической больницы или приюта для престарелых, тот под впечатлением увиденного существенно обогатит свое мировоззрение. То же самое произойдет с ним, если он бросит взгляд в бездну человеческого страдания, открывающуюся за неврозом. Сколько раз я слышал возгласы: «Ведь это ужасно! Кто бы мог подумать!» Действительно, нельзя отрицать, что всякий раз, когда пытаешься исследовать с должной добросовестностью и обстоятельностью структуру невроза, испытываешь от деятельности бессознательного сильнейшее впечатление. Показ кому-либо трущоб Лондона тоже бывает благим делом, и тот, кто их увидел, знает больше того, кто их не видал. Но это всего лишь сильное потрясение, а вопрос: «Что нужно с этим делать?» – по-прежнему остается без ответа.
707 Психоанализ сбросил покров с фактов, которые были известны лишь немногим, и даже сделал попытку с этими фактами работать. Но какой установкой он для этого располагает? Является ли установка психоанализа новой, другими словами, оказалось ли огромное впечатление от него плодотворным? Изменил ли он образ мира и тем самым продвинул ли вперед наше мировоззрение? Мировоззрением психоанализа является рационалистический материализм – по сути, мировоззрение практической естественной науки. И мы чувствуем, что оно является неудовлетворительным. Если мы стихотворение Гете объясняем его материнским комплексом, рассматриваем биографию Наполеона как случай мужского протеста, а судьбу Франциска – исходя из сексуального вытеснения, то нас постигает глубокое разочарование. Такое объяснение является недостаточным и не соответствует многозначной действительности этих вещей. Куда деваются красота, величие и святость? Ведь это самые жизненные реальности, без которых человеческая жизнь была бы слишком пустой. Где правильный ответ на вопрос о причинах неслыханных страданий и конфликтов? В этом ответе, по крайней мере, должно было бы все же прозвучать нечто, что напомнило бы о величии страдания. Однако рассудочная установка рационализма, какой бы желательной она ни казалась, оставляет за скобками смысл страдания. Он отодвигается в сторону и объявляется несущественным: много шуму из ничего. Под эту категорию подпадает многое, но не все.