Структура и смысл: Теория литературы для всех

Потому так важна для Фета была похвала Чайковского, сказавшего, что «Фет в лучшие свои минуты выходит из пределов, указанных поэзии, и смело делает шаг в нашу область», что он «не просто поэт, скорее поэт-музыкант, как бы избегающий даже таких тем, которые легко поддаются выражению словом»[543].

«Чайковский тысячу раз прав, – комментировал Фет, – так как меня всегда из определенной области слов тянуло в неопределенную область музыки, в которую я уходил, насколько хватало сил моих»[544].

Однако преодолению слова и тяготению к музыке в мире Фета далеко до последующих художественных экспериментов. В цитированной статье о Тютчеве рядом с высказыванием о броске с седьмого этажа не должны остаться незамеченными слова о «величайшей осторожности, тончайшем чувстве меры», необходимых поэту. И в творческом процессе, и в его результатах Фет постоянно учитывает не только звук, но и вес слова, не только неопределенность, но – точность. Неопределенные, смутные состояния души он стремится выразить графически-отчетливо.

В «Моих воспоминаниях» с юмором набросана сцена коллективной разгадки одного фетовского текста: «Весьма забавно передавал Тургенев в лицах недоумения и споры, возникавшие в кругу моих друзей по поводу объяснения того или другого стихотворения. Всего забавнее выходило толкование стихотворения:

О, не зови! Страстей твоих так звонок
Родной язык…

кончающегося стихами:

И не зови – но песню наудачу
Любви запой;
На первый звук я как дитя заплачу —
И за тобой!

Каждый, прислушиваясь к целому стихотворению, чувствовал заключающуюся в нем поэтическую правду, и она нравилась ему, как гастроному вкусное блюдо, составных частей которого он определить не умеет.

– Ну позвольте! Не перебивайте меня, – говорит кто-либо из объясняющих. – Дело очень просто: не зови меня, мне не следует идти за тобою, я уже испытал, что этот путь гибелен для меня, а потому оставь меня в покое и не зови.

– Прекрасно! – возражают другие, – но почему же вы не объясняете до конца? Как же связать – „о, не зови…“ с концом:

…я как дитя заплачу —
И за тобой!

– Ясно, что эта решимость следовать за нею в противоречии со всем стихотворением.

– Да, точно! – в смущении говорит объяснитель, и всеобщий хохот заглушает слова его.

– Позвольте, господа! – восклицает гр. Л. Толстой. – Это так просто!

Но и на этот раз толкование приходит в тупик, покрываемое всеобщим хохотом. Как это ни невероятно, среди десятка толкователей, исключительно обладавших высшим эстетическим вкусом, не нашлось ни одного, способного самобытно разъяснить смысл стихотворения; и каждый, раскрыв издание 1856 года, может убедиться, что знатоки, не справившись со стихотворением, прибегли к ампутации и отрезали у него конец».

Фет берется за дело сам, и необъяснимое, иррациональное вдруг становится простым и ясным: «А кажется, легко было понять, что человек влюбленный говорит не о своих намерениях следовать или не следовать за очаровательницей, а только о ее власти над ним. «О, не зови – это излишне. Я без того, заслышав песню твою, хотя бы запетую без мысли обо мне, со слезами последую за тобой»[545].

И в других случаях, предоставляя друзьям и литературным советчикам (Тургеневу, Страхову, Полонскому, Соловьеву) право исправлять собственные тексты, Фет всегда оказывался неуступчив, когда речь шла о сути замысла, представлявшегося ему рельефно и точно. Практически всегда он способен не пропеть, а объяснить, что он хочет сказать. «В большинстве случаев неясность – обвинительный приговор поэта».

Не «музыка прежде всего», а музыка смысла оформляет фетовскую лирику[546].

Лирическое «я»: меняющееся и вечное

Каким же образом вписывается в фетовскую картину мира лирический субъект? Это человек вообще, первый человек, лишенный конкретных биографических и даже бытовых примет. Он восхищается красотой, наслаждается природой, любит и вспоминает. Образ его любимой тоже обобщен и фрагментарен. Женщина в фетовском мире – не субъект, а объект любви, некий бесплотный образ, скользящая прекрасная тень. Как в кинематографе, взгляд выхватывает отдельные детали и ситуации, заменяющие последовательное описание. «В моей руке – какое чудо! – / Твоя рука…»; «Я знаю, кто в калитку / Теперь подходит к пруду»; «Ах, как пахнуло весной!.. / Это, наверное, ты!».

Только в мире и есть, что тенистый
Дремлющих кленов шатер.
Только в мире и есть, что лучистый
Детски задумчивый взор.
Только в мире и есть, что душистый
Милой головки убор.
Только в мире и есть этот чистый
Влево бегущий пробор.

(«Только в мире и есть, что тенистый…»)