Струны черной души

Эти люди послали ко мне Игоря, он должен меня влюбить в себя, развестись с женой, скорее всего фиктивно, стать моим мужем, затем вдовцом. Поделить все на круг заговорщиков.

Что говорит мне сейчас моя интуиция? То же, что и логика.

Это все возможно, если не допустить цепи невероятных совпадений. Но во мне все протестует против мысли о том, что Игорь мог иметь отношение к гибели моих близких. Может, кто-то, кто и его ввел в заблуждение…

Но нет между нами тени его вины. Состоявшейся вины.

Я не могла бы это не почувствовать в самые откровенные мгновения окончательной, непреодолимой близости. Ведь во мне никогда не спит подозрительность израненной волчицы. В нем есть чуткость и совесть, их не истребит ни страсть, ни алчность.

О том, что будет дальше, я и подумаю завтра. Есть такой спасительный рецепт от Скарлетт.

А пока я плыву из вечера своей защищенности в ночь своего покоя. Там меня ждут такие свидания, такие жгучие часы и следы таких сильных прикосновений, какие не получилось смыть ни слезами, ни кровью ран.

Люди исчезли, растаяли в тумане забытья или во мраке смерти.

А их любовь, искренность, правда их сердец — все это осталось в качестве моих трофеев. И я поняла это только сейчас, приблизившись после окопов своей войны к той границе, которую всегда освещает черное солнце ночи. Где происходят только слияния самых сложных и тяжелых людей, отказавшихся на миг от своей отдельности, избранной изоляции. Во имя сладостного подчинения, которое и есть победа.

До первого замужества у меня был один парень.

В свите из многих поклонников всего один мальчик, с которым у нас был настоящий роман.

Впрочем, тогда он казался совсем взрослым. Ему было восемнадцать, мне пятнадцать. Артем был ослепительно, неправдоподобно красив. Так мне повезло.

Все, что я узнала о близости мужчины и женщины, было прекрасно, благоуханно, освещено взглядом синих глаз почти мистической красоты, согрето дыханием удивительных губ.

Млела под нами трава в росе восторга, журчала рядом зеленая река, смягчая зной того, что я чувствовала. И только грозно темнеющее небо помогало мне не потерять себя. Не подчиниться потоку, который был сильнее нас обоих, не смириться во имя всего этого с тем, что было дальше.

А дальше он ждал и любил меня до моего совершеннолетия.

Именно в этот день привел в дом к своим родителям, с их благословения мы и провели нашу первую ночь практически решенного брака.

К утру я была готова к одному: к стремительному и бесповоротному побегу. Под потолком жилища самого заурядного семейства я, наконец, рассмотрела и примитивную суть своего возлюбленного, которую так изощренно маскировало физическое совершенство, романтика природы и диких, вольных отношений.

Артем успокоился, поверил в то, что меня уже не нужно пленять, — и стал тусклым манекеном удачной формы.

Меня тошнило даже от нее, как от магазинного пирожного с розами неестественных тонов.

Расставание было болезненным. Он сломался и спился. Исчез для меня. А роскошь того подарка судьбы, который был завернут в него, как в нарядную упаковку, осталась.

Я выпустила это сегодня из колумбария.

Первый брак начался с ощущения дежавю. Какой-то странный, навязчивый повтор. И я была готова к побегу, его задержало лишь рождение Тани. Но первый наш месяц был пьянее, чем вересковый мед.

Потому такой результат — такая чудесная девочка родилась. Этот результат я и сохранила — всего один месяц брака-ошибки.

Настоящим, полным союзом оказалась наша встреча с Анатолием.

Именно с ним я испытала осознанную радость близости с равным, глубоким и сильным человеком.

Наверное, я уже была отравлена страхом разочарования, потому что ожидание беды появилось, когда для нее не было, казалось, причин. Что-то меня беспокоило, как крошечное, зудящее пятнышко на коже, которое по форме и цвету может оказаться лепрой.

Сначала просто мысль: почему человек с такими способностями ученого, с такой амбицией карьериста пришел работать в школу? У него была масса более заманчивых перспектив. Потом какие-то неоднозначные штрихи его безупречных контактов с людьми. И вдруг в его отчаянном упоении моей внешностью, моей женственностью я рассмотрела оборотную сторону куда более непреодолимой страсти.

У Анатолия была тайна, которую он удачно скрывал.

Его мучительно привлекали, брали в плен не женщины, а эльфы. Нежные, полувоздушные существа того беспомощного возраста, когда девочка дарит себя миру, воздуху и солнцу, не отдавая себе отчета в гибельности собственной прелести.

Анатолий отважно и честно боролся, держался за мою женскую полноценность, мою необычную внешность, за наши естественные и взрослые объятия, за обеты, которые подразумевались сами собой. Но рядом цвела моя прекрасная Таня…

Для него это была я, но без уверенности, силы и опыта.

Я — без трезвой оценки и резкого сопротивления тому, что отвергала. Я — в наброске, в нежных намеках, в слабости и доступности цветка. Я совершенно уверена, что такой взрыв, такой взлет и такое падение случились в жизни Анатолия впервые наяву, а не в грезах. Именно мы с Таней это разбудили, а он не смог остановить огонь.