Струны черной души

— Фиг с ее предположениями. Дело в другом. Версия с заказчиком, который убирает исполнителей убийства и свидетелей заговора вписывается в нашу картину. А тут — опять поворот в другую сторону.

— Я вообще-то не вижу особой проблемы и даже особого поворота. Миронов мог убить по заказу, при этом испытывать ревность и даже на самом деле что-то увидеть. Это было, мы же знаем. Павловой сказал о ревности, возможно, искал для себя оправдания. Он же не признался ей в убийстве.

— Черт, действительно. Если учесть, какие специалисты и психологи в деле, его могли подвести именно к тому моменту, чтобы в нем взыграла кровь мавра. Понимаешь, в безумном полете мыслей Павловой тесно сливается то, что было на самом деле, и то, что рождают больные мозги. И такая фанаберия по любому поводу. Она явно считает себя исключительной личностью. Бабочка-однодневка.

— В смысле?

— Ты не встречала в инете этот шедевр? Ложится на Павлову, как больничная пижама.

я бабочка я однодневка

сравните вашу мутотень

и яркий страстный бесконечный

мой день

Похоже?

— Да в точности, — я с облегчением рассмеялась. — Это единственный выход — не воспринимать Павлову всерьез. С паршивой овцы, как говорится.

— Кстати, — добавил Сережа. — Она сказала, что раскаивается в том, что бросила на тебя тень своими подозрениями. Хотела бы как-то побеседовать.

— Только этого не хватало.

— Надо, мать, надо. Исходим из того, что в каждой мутотени может быть зерно яркой истины, пусть даже от бабочки-однодневки. В общем, я дал ей твой телефон. Пойми и прости.

— Жду с нетерпением, — задумчиво ответила я.

Часть пятнадцатая Крест заговора

Глава 1 Паутина

Меня вдруг стало страшно мучить слово «заговор».

Я пережила, перестрадала ту жуткую неотвратимость, какая прячется за ним.

Да, угроза жизни. Да, смерть. Да, жизнь под страхом, что едва ли не тяжелее.

Но сейчас я рассматриваю листок с нарисованной Сережей паутиной нитей, которые ведут к кружочкам с именами и фамилиями.

В центре — в большом кружке одно слово «Марго». От всех ко мне стрелы.

Я не знаю этих людей, кроме Игоря и Сотниковой с Павловой.

Мне не было до них дела. У меня не было времени подумать о том, что они живые. А сегодня нахожу их в «Гугле». У них лица, у них семьи. Дети есть у некоторых из них.

Неужели алчность способна заставить носителей человеческих мозгов и сердец не только видеть добычу в женщине, не причинившей им никакого зла, не только планировать цепь убийств ни в чем не виноватых людей, но и ставить собственные жизни, судьбы близких на край опасности?

Сережа и следователь проделали большую работу.

В одном кружочке паутины есть Надя Павлова: она сама сказала, что приходила в колледж, задавала там вопросы о Тане, о том, не приходит ли за ней Миронов. Чем привлекла к себе внимание Томы Сотниковой. Они обменивались информацией.

Тома рассказала ей, что Таня с ней переписывается.

Работник автозаправки Кузьмин, подозреваемый в том, что подложил взрывчатку под сиденье машины Игоря, признался в том, что встречался в маленьком придорожном кафе с человеком, который представился секретарем Эльвиры Сергеевой.

В одном кружочке паутины это «Х».

Кузьмин описал его как очень худого, длинного парня в черной куртке с капюшоном, лицо прикрыто большим шарфом. Судя по голосу, совсем молодой.

Черный секретарь сначала назвал сумму, потом сказал, что нужно в такое-то место положить одну вещь. Инструкция будет в свертке.

Когда Кузьмин сказал, что сумма устраивает, секретарь записал его номер карты. Пакет с инструкцией Кузьмин получил рано утром в тот самый день. Коробку и инструкцию уничтожил. Платеж прошел со счета животноводческой фермы, которая находится где-то под Саратовом.

Пазл складывается?

Не знаю.

Это количество людей. Незнакомых, разных людей. Среди них Игорь, которого я даже в мыслях больше не могу назвать моим.

Приехал адвокат Андрей Петров. Морщил суровый лоб над этой бумагой, потом смотрел на меня своим требовательным, пытающим взглядом:

— Что не так, Маргарита? Я же вижу, вас что-то смущает или даже отталкивает в этом расследовании.

— Начнем с самого слова «заговор». Оно мне ненавистно, как отголосок кровавых репрессий. Я к тому, что такое количество людей не может быть причастно к преступлению в равной степени. Кого-то могли использовать вслепую, не исключено, что кого-то притянуло следствие из-за невинного, случайного контакта. А если все это запустят, то получится целая ОПГ? Меня пугает и отталкивает эта мысль.

— Чего вы больше боитесь — неотвратимого преследования по отношению к себе или элементов несправедливости при разоблачении?

— И того, и другого. В том и проблема.

— У вас есть свое представление о том, что происходило все эти годы? Если не заговор, то что?