Именно неудовлетворенность настроением, царящим в антиавтократическом движении, как либеральном, так и радикальном, подтолкнула Струве в 1888 году в сторону марксизма и социал-демократии. Однако перед тем, как подробно рассмотреть этот этап его жизни, необходимо несколько отвлечься и сделать небольшой экскурс в историю русского социализма 1880-х годов. Поскольку, не ответив на вопрос, что Струве привлекало в социализме времен его юности и что он в нем отвергал, невозможно понять, что именно он защищал в качестве альтернативы. Не разобравшись в этих обстоятельствах, невозможно отследить истоки социал-демократии в России, поскольку именно Струве стоял у этих истоков.
Существующая историческая литература подходит к данному предмету весьма некритично и безнадежно путается в полемиках прошлого. В каждой респектабельной истории России сообщается, что Струве был «марксистом» (обычно его характеризуют как «легального» марксиста) и что в России «марксизм» заменил нечто, называемое «народничеством». В подобной историографической схеме под народничеством подразумевается теория, разработанная Герценом и Чернышевским, согласно которой русским, в силу уникальности их духовных качеств, предопределено разрешить социальные проблемы, тревожащие современный мир. Эту историческую миссию они осуществят путем создания в России социалистического общества, основой которого будут крестьянские объединения (общины и артели), миновав таким образом чистилище капитализма. Причем решающая роль в этом процессе должна принадлежать интеллигенции. Пишут, что эта утопическая схема в 1890-х годах была высмеяна «марксистами», которые взяли верх над радикальной интеллигенцией тем, что выдвинули якобы более реалистичный тезис, гласивший, что экономическое и социальное развитие России должно неуклонно следовать пути, проторенному развитыми странами Западной Европы, и, как и там, социализм придет в Россию в результате естественного вырастания из капитализма.
На самом деле все обстояло гораздо сложнее, чем это представляется из традиционно рисуемой схемы. То, что лежало в основе этой схемы, — принцип вытеснения полуправды «народничества» полной правдой «марксизма», — берет свое начало от христианской концепции, представляющей Новый Завет. Оно не имеет никакого отношения к действительности. Никогда не существовало никакого «народничества» как движения, обладающего сформированной теорией и последовательной стратегией, равно как и на Западе никогда не существовало того, что можно было бы обозначить как «утопический социализм»: оба эти термина были введены Марксом и его последователями для того, чтобы дискредитировать соперничавшие с ними социалистические движения. Феномен, обозначаемый обычно как народничество, представлял из себя широкое и многообразное анархистское движение, приверженцы которого постоянно экспериментировали с теориями и стратегиями революций. Они пытались вычленить наиболее эффективные средства для свержения режима, зиждящегося на не-западных экономических и социальных структурах — иными словами, разрабатывали технику осуществления революции в стране, которую сегодня можно было бы назвать развивающейся или неразвитой. И никогда они не относились к теории Маркса и Энгельса как к чему-то противостоящему им. Напротив, они впитали значительную часть этой доктрины, веря, что им удастся обнаружить в ней удовлетворительное «научное» доказательство того, что России нет необходимости следовать по западному пути. Маркс и Энгельс сами поощряли в русских радикалах стремление творчески развивать их теории, вводя в них дополнительные аспекты.
В ходе анализа русского социализма я позволю себе критический разбор тех доктрин народничества, которые в свое время Струве и другие социал-демократы избрали предметом для критики как «утопические»: теорию исторического прогресса, связанную с так называемым субъективным методом в социологии; теорию экономического развития, базирующуюся на идее «особого пути»; и интерпретацию теорий Маркса и Энгельса в их приложении к России.