Но если общинный принцип землепользования так хорошо подходил для России, то почему так плохо жили крестьяне? На этот очевидный вопрос защитники общины возражали, что ужасное, по общему мнению, состояние постреформенного сельского хозяйства объяснялось не недостатками общинной системы землепользования как таковой, а ошибками проводимой правительством экономической политики. Та часть земли, которая в 1861 году была выделена правительством крестьянству, оказалась недостаточной для того, чтобы крестьянство могло справиться с выплатой и налогов, и выкупа, возложенного на него за эту землю все тем же правительством. Изучение семейных бюджетов показало, что налоговые обязательства крестьянина превышают его доход и не оставляют ему другого выбора, кроме как погружаться в долговую яму. Правительство легко могло бы улучшить ситуацию, согласившись сделать для крестьян две вещи: за счет дворянства и короны существенно увеличить их наделы и уменьшить их налоговые обязательства[68]. Существовала и настоятельная необходимость облегчить получение кредитов, равно как и оказать другую помощь крестьянам, переселяющимся в Сибирь. Если бы все это было сделано, национальный аграрный кризис разрешился бы сам собой. Таково было мнение российских информированных кругов в 1880-е годы, и его разделяло большинство экономистов-теоретиков и профессиональных статистиков.
Ни один известный экономист или даже публицист той эпохи не был столь наивным, чтобы поверить в то, что Россия имеет иммунитет против капитализма, поскольку признаки его вторжения бросались в глаза. Вопрос был не в том, завоюет ли капитализм российскую экономику, а в том, следует ли ему позволить это или нет. Преобладала точка зрения, согласно которой Россия все еще имеет смешанную экономику, внутри которой две системы — «капитализм» и «народное производство» — сошлись в смертельной битве. Исход этой битвы зависел от правительства. Если бы оно позволило событиям идти своим ходом, народное производство имело бы полный триумф. А если бы продолжало оказывать настойчивую поддержку капиталистическому сектору и в сельском хозяйстве, и в промышленности, как это происходило начиная с 1861 года, то капитализм разрушил бы народный сектор экономики; но его победа была бы бесплодной, поскольку ему пришлось бы унаследовать заброшенную землю, населенную обнищавшими массами деревенских пролетариев.
Все эти реалии российской действительности и навели радикальных публицистов на мысль об особом пути. Суммируя свои собственные, имеющие моральную подоплеку, претензии к капиталистической системе с данными против капитализма в России, поставляемыми экономистами и статистиками, они сформулировали теорию, согласно которой грядущий русский социализм, равно как и наиболее жизнеспособная часть русской экономики того времени, обязаны базироваться на народном производстве. Иными словами, естественное развитие социализма скорее произойдет из этого сектора российской экономики, который уже доказал свою жизнеспособность, чем из высокоразвитой и централизованной капиталистической индустрии, превалирующей в Англии и Германии. Эта идея впервые была выдвинута, по-видимому, в 1872 году Г. 3. Елисеевым[69] и подробно изложена в 1882 году в книге В. Воронцова («В. В.») «Судьбы капитализма в России» — одном из наиболее значительных и влиятельных российских изданий второй половины XIX века[70].
Прежде всего Воронцов отвергал модели экономического развития, действенные для всех стран. В частности, он отрицал, что процедура, через которую прошла в процессе своей индустриализации Англия, должна повториться в России. В ряду причин, по которым это не могло произойти, в качестве наиболее важной фигурировало позднее вступление России в ряд индустриализованных стран: как правило, писал он, «чем позднее начнет какая-либо страна развиваться в промышленном отношении, тем труднее завершить ей это развитие капиталистическим путем»[71]. При этом он заранее отвергает обвинения в том, что за его взглядами стоят славянофильские настроения: «Во избежание всяких недоразумений прибавим, что такой результат, такое отступление России от исторических форм Запада произошло, но нашему мнению, не в силу каких-либо расовых особенностей русского народа. Оно есть естественное последствие тех условий, в каких теперь находятся друг к другу различные страны: стеснение международной торговли, развивающееся но мере привлечения к прогрессу новых народов, создает для молодых стран все большие и большие затруднения пышному расцвету у них капиталистического производства»[72].