Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Созданная Воронцовым идеальная модель экономики имеет некоторое сходство с моделью экономики, присущей немецкому государственному социализму[74], и очень близка к новой экономической политике (НЭП), введенной Лениным в 1921 году. Как известно, в период НЭПа государство контролировало «командные высоты» в экономике, передав сельское хозяйство, производство потребительских товаров и большую часть торговли в руки одиночных или объединившихся в ассоциации мелких предпринимателей. Надо сказать, что при изложении своих теорий Воронцов широко пользуется как идеями марксизма, так и присущим ему языком, а в качестве общей модели капитализма им взята капиталистическая экономика, описанная Марксом на английском примере.

Оценка состояния сельского хозяйства России, сделанная Чупровым и его учениками, равно как и оценка состояния ее промышленности, сделанная Воронцовым, несмотря на некоторые просчеты в отношении крупномасштабного, централизованного производства, ни в коем случае не были утопическими. Если взглянуть на них сквозь призму столетия, то окажется, что они содержат в себе чрезвычайно реалистичный прогноз развития российской экономики. Поскольку, как известно, Россия не пошла но капиталистическому пути, не стала подражать Великобритании, а, пойдя в обход, создала вариант государственного социализма, весьма похожий на тот, о котором говорили радикальные противники капитализма в XIX веке. Именно они оказались гораздо ближе к реальности, чем социал-демократы, обзывавшие их утопистами и настаивавшие на том, что у России нет иного выбора, как идти вслед за Западом.

Сторонники теории особого пути не были волюнтаристами: они ни в коем случае не требовали, чтобы правительство или интеллигенция путем чисто волевого акта направили развитие экономики страны в желаемом ими направлении. Здесь они, скорее, сходились во взглядах с представителями «субъективной» социологии, смотревшими на историю как на результат взаимодействия между объективными реалиями и субъективными устремлениями людей. В этом отношении эти две теории прекрасно дополняли друг друга. Сходным образом смотрели субъективисты и сторонники особого пути и на формирование будущего — как на выбор из нескольких возможностей, среди которых наиболее гуманные являются одновременно наиболее реалистичными.

Роднило их и еще одно обстоятельство: их общий страх перед капитализмом был столь силен, что для того, чтобы прекратить его дальнейшее вторжение, они готовы были на тайный сговор с самодержавием. Михайловский был готов на это из-за того, что, по его мнению, капитализм с его разделением труда духовно разрушает человека; Воронцов — из-за того, что он разрушает российскую экономику При этом Михайловский, ради сохранения социальной справедливости, был готов отказаться от требований политической и гражданской свободы: «Отдавая социальной реформе предпочтение перед политической, мы отказываемся только от усиления наших прав и развития нашей свободы, как орудий гнета народа и дальнейшего греха»^,[75]. Экономическая программа Воронцова требовала серьезного государственного вмешательства — государство должно было принять на себя управление транспортом, горнодобывающей промышленностью и большей частью тяжелой индустрии. Иными словами, логика взглядов как субъективистов, так и сторонников особого пути, вела к одному и тому же — политическому оппортунизму. Это необходимо помнить, потому что именно здесь во многом кроется причина появления в России в 1890-х годах сильного социал-демократического движения, ратующего за социальное равенство и политическую свободу.

Как уже отмечалось, начиная с 1860-х и в последующие годы сущностным элементом российского радикализма был марксизм. И если, тем не менее, в 1890-х под интеллектуальным руководством Струве в России сформировалось политическое движение, которое уже самим словом «марксизм» бросало вызов обрисованному выше радикальному консенсусу, то это потому, что «марксизм» включает в себя несколько различных аспектов. Таковыми являются: (1) экономическая теория, объясняющая механизм оборота капитала и формирования прибыли в капиталистической экономике; (2) социологическая теория, привязывающая социальный, политический и культурный институты общества к существующему в нем основному способу производства; (3) революционная теория, предсказывающая нарастание противоречий между экономическим базисом и социальной надстройкой общества, которое приведет к свержению капиталистической системы; и (4) политическая программа, которая в достижении политической свободы видит существенный шаг на пути пролетариата к социализму. Как и любую идеологию, претендующую на создание всеобщей исторической теории, марксизм можно было не принимать во всей его полноте, а, приспосабливая для своих нужд, использовать выборочно, à la carte, как это и происходило на самом деле.