Немецким социал-демократам не слишком понравился установленный Струве факт связи между Марксом и Энгельсом и «реальными социалистами», равно как и его выводы относительно того, что основатели «научного социализма» когда-то были утопистами. Еще мешыие им понравилось его утверждение о том, что Маркс находился под влиянием Штейна, поскольку последний был прусским монархистом и именно его идеи предвосхитили ту социальную политику, которую проводил презираемый ими Бисмарк. После того, как первая часть трехчастного эссе Струве появилась в
Отвечая на обвинения Меринга, Струве опубликовал вторую и третью части эссе (они появились в печати только через шесть месяцев), посвятив их обоснованию своей точки зрения на связь между Марксом и Штейном. Доказательства влияния Штейна на Маркса, утверждал он, содержатся в книге самого Штейна. Правда, Штейн был «идеалистом», но внутри его идеализма находится твердое ядро реалистического мышления. Установив, что за политическими конфликтами стоят социальные и экономические конфликты, он открыл существование пролетариата. При всех своих, по общему признанию, «буржуазных» склонностях он был более передовым мыслителем, чем Гесс или Грюн, которые оставались заложниками философского идеализма. Освободившись от влияния «реальных социалистов», которые ненавидели Штейна, Маркс попал под влияние последнего. Степень этого влияния установить невозможно, но то, что оно имело место, неоспоримо.
Мысли, высказанные Струве по поводу фейербаховского периода жизни Маркса и Энгельса, некоторое время оставались практически незамеченными. Что касается Меринга, то даже сорок лет спустя при написании ставшей хрестоматийной биографии Маркса он приложил все усилия, чтобы в глазах читателей свести к минимуму влияние Фейербаха на Маркса[323]. Этот спор окончательно разрешился только после первой мировой войны, когда было опубликовано полное собрание сочинений Маркса и Энгельса. Только тогда гипотеза Струве полностью подтвердилась. А публикация в 1932 году сборника работ, написанных Марксом в 1843-44 годах и вышедших под общим названием «Экономические и философские рукописи», уничтожила последние сомнения относительно существования фейербаховского периода интеллектуальной эволюции Маркса и обозначила его почти тем же временным отрезком, какой был установлен Струве[324]. Сегодня об этом периоде жизни Маркса знает любой серьезный ученый; более того, с точки зрения становления Маркса он расценивается как самый интересный[325]. В глазах большей части современной публики «юный Маркс», толкователь психологического феномена «отчуждения», практически затмил зрелого Маркса, теоретически обосновавшего эксплуататорский характер капиталистической экономики. Причина этого, вполне вероятно, заключается в том, что по прошествии века экономические и социальные идеи Маркса, как правило, представляют интерес только для специалистов по истории философии, тогда как идеи Фейербаха, которыми он увлекался в юности, благодаря своей близости к современной психологии и философии, вновь стали злободневными. Другой вопрос, является ли теория отчуждения той концепцией, которая лежит в основе взглядов Маркса — тех взглядов, на которых покоится его известность и которые он сам идентифицировал бы как отличающие его от всех прочих мыслителей, — и кому, собственно, принадлежит заслуга создания этой концепции — Марксу или Фейербаху.
Что же касается влияния Штейна на Маркса, то этот вопрос остается открытым[326]. В 1902 году Меринг, со свойственной ему нетерпимостью, любую попытку соединить имена этих мыслителей считал недостойной серьезного рассмотрения[327]. Однако некоторые современные исследователи считают факт этого влияния вполне доказанным[328].
Открытия, сделанные Струве в области биографии раннего Маркса, блестяще иллюстрируют его способность решать стоящую перед ним проблему, ориентируясь прежде всего на свою интуицию и тем самым избавляя себя от трудоемкого прохождения многочисленных этапов поиска, лежащих между гипотезой и ее разрешением. Понимание ему давалось явно лучше, чем доказательства.