Сцена после титров (СИ)

Потом заметила мужчин и, поджав недовольно губы, ушла поглубже, чтобы её не было слышно.

- «Кудрявый»? – повернулся к Стиву Джеймс. – У неё есть брат?

- Они сейчас называют это «парень». У неё отношения с парнишкой Пауком, помнишь, в Берлине? – ответил Роджерс.

- Вертлявый такой? В костюме гимнаста? – округлил глаза Баки. – Ты его ещё щитом умыл?

- Да, этот самый.

- Ему хоть шестнадцать-то есть? – глумливо хохотнул шатен.

- Вообще-то уже семнадцать, - отрезала Аврора, появляясь из-за поворота. – Сплетничаем, девочки?

- Не обижайся, Ава, пожалуйста, - улыбнулся Стив. – Нам, старикам, простительно.

Зелёные глаза раздражённо прищурились. Она уже хотела сказать что-то резкое, когда Джеймс улыбнулся, тем самым переключая её внимание на себя.

- Значит, тебе тоже семнадцать? На кого планируешь поступать? Вы же в этом возрасте выпускаетесь из школы?

- Тему переводим, а, Летний капрал? – фыркнула Маклауд, но уже спокойно.

Капитан Америка вылупился на неё так, словно впервые увидел, и расхохотался, хватаясь за левую сторону груди.

- Боже, ты слышал?.. «Летний капрал»! – Блондин смеялся так, что аж хрюкнул в конце, когда воздуха стало не хватать.

- Дайте камеру, люди, хрюкающий символ американской нации! Прэлесть, да и только, - улыбнулась рыжая.

- Кости Христовы, Роджерс, я думал, что отучил тебя от этой привычки ещё в тридцать пятом, - закатил глаза Барнс.

- «Летний капрал», у-у-уха… Теперь только так тебя и буду звать, - хлопнул его по плечу друг.

- Ну спасибо, - цыкнул на девушку Джеймс.

- Не за что! – ослепительно улыбнулась она, девочкой-паинькой заводя ручки за спину. – Меньше будете на лавочках сплетничать… бабулечки.

Солдат сделал вид, что встаёт, дабы надрать кое-кому её симпатичную задницу, и эта самая задница с повизгиванием припустила во дворец. Но на бегу обернулась и показала два больших пальца вверх.

Конечно, она знала результат их разговора.

***

Барнс, очевидно, вспомнил куда больше, чем думалось Аве, ибо спекулировал собственной внешностью он уже вполне сносно. Прямо-таки как и не провел семьдесят последних лет с мозгами в блендере.

Но, что обидно, она сработала, эта его улыбка.

Зимний солдат не улыбался, лишь едва уловимо намечал улыбку уголками губ – и было это всего раз.

Джеймс Барнс улыбался чаще и шире, и в этом, пожалуй, было их основное отличие.

Она у него была красивой, действительно красивой. Доброй. Преображающей полностью весь его образ.

Что возвращало Аврору к разговору с Питером.

Она, зайдя в комнату, в гневе зашвырнула трубку подальше с глаз.

Они разговаривали каждый день, но то ли звёзды так сошлись – и у них обоих было плохое настроение, либо Паркер ревновал куда сильнее, чем признавался даже себе, однако сегодня разговор перерос в ссору.

И это был полнейший идиотизм.

- Ты не спросишь, как у меня дела? – вдруг сказал Питер, перебив её поток излияний.

Ава испытывала восторг, погружаясь так глубоко в чужое сознание, и, естественно, тарахтела только про это. И если девушка фонтанировала от самого процесса, то Паркер кривился всякий раз, когда она говорила «Джеймс». А говорила она это очень часто - ведь он был, считай, центром её здесь пребывания.

Она была рядом с ним практически двадцать четыре часа в сутки, потому что Т’Чалла даже комнаты им выделил по соседству. Стив посмеялся над другом, мол, как повезло, красивая девушка – и прямо за стеной, но Маклауд слышала мысли короля – и не могла не признать их рациональной продуманности.

Если вдруг Барнса переклинит, она отрубит его ещё до того, как он выйдет из комнаты.

Черная Пантера немного утрировал, конечно, но в целом был прав.

Аврора фактически круглосуточно мониторила его мозг, но больше всего её удивляло, как быстро он к этому привык. Очень многое мужчина просто не говорил вслух, потому что знал – она его слышит и так.

- Нет, ну ладно Паркер кудрявый, как еврей, но ты-то куда?! – возмутилась рыжая, на что Джеймс только улыбнулся.

«Ты знаешь».

Разумеется.

Иногда на него накатывало что-то из прошлого Зимнего солдата. А там не было ничего хорошего и светлого. Вообще.

И порой ему не хватало слов, чтобы выплеснуть наружу весь этот ужас, кошмар, уничтожающее изнутри чувство вины и отвращения к себе. Ни одна метафора не будет достаточно точной. Ни одна аллегория не опишет того, что разъедает мозг и душу.

Классики никогда не испытывали ничего, о чем так хорошо разглагольствовали.

Слова – это так, пшик. Ни о чём, что действительно страшно.

С Авой слова были не нужны.

Она вместе с ним пройдет через боль обнуления, поддержит, когда тело слабо и безвольно после разморозки, и постоит за спиной, когда он, согласно, например, делу №211, раздавит какому-то химику, работавшему на Гидру, голову металлической рукой.

И каждый раз Джеймс Барнс боялся смотреть ей в глаза. А вдруг она осудит?! Вдруг решит, что он не достоин помощи?!

Потому что так и есть! Он знает это!

И каждый раз приходилось по утру вставать, идти к нему в комнату, куда давно уже входила без стука, поднимать его лицо – и самой смотреть в глаза.