Сценарии перемен. Уваровская награда и эволюция русской драматургии в эпоху Александра II

…историческая пьеса <…> или знакомит публику с духом истории, или вводит в недоступные круги ее, или наводит на мысль изучить факт истории, или же пробуждает возвышенность чувств, здравость понятий, ясность художественности… <…> Денежный вопрос, вопрос о взятках и другие вопросы – решаются только после этого. Прямо сказать, историческая пьеса на сцене заставляет общество мыслить, подымает его на лучшее, расширяет мысль о художественном, очищает вкус и подводит к драме, по законам художественной критики. Из этого видно, что не критика создает драму, а подготовка исторических картин, ясность прошедшего в настоящем, постановка исторических пьес на сцену, непринужденность писателей, которые будут иметь возможность вглядеться в живое разнообразие истории, обогатиться вымыслом, ведущим к делу, проникнуться сознательной художественностию, вынесть здравость критики собственной, а не газетной, колкой и напрасной734.

Драматурги вообще обычно старались добиться именно того, чтобы достаточно искушенный читатель мог легко определить границы вымышленного, неискушенный же мог узнать об изображаемых событиях. Об этом свидетельствуют многочисленные примеры из сочинений, поданных на Уваровскую премию, особенно паратекстовые элементы: предисловия, примечания и т. п., которые очень часто прилагаются к исторической пьесе: «…чаще всего <…> текст сигнализирует о своей вымышленности посредством паратекстуальных мет, которые предохраняют читателя от каких бы то ни было недоразумений…»735 Особенно частотны они в рукописных сочинениях, поданных на конкурс: очевидно, предполагалось, что корректное и творческое отношение к источникам поможет поднять пьесу в глазах членов комиссии.

И крупные писатели, и никому не известные литераторы с одинаковым упорством стремились объяснить читателю, откуда они позаимствовали те или иные сведения об исторических лицах, событиях и обычаях той или иной эпохи. Так поступал, например, И. И. Лажечников, согласно мнению которого, драматург не может привносить ничего принципиально нового в изображение исторических лиц. В свою пьесу он даже ввел прямые ссылки на «Историю Государства Российского» Карамзина. В качестве негативного примера он упоминал пьесу Толстого, зритель которой как раз мог бы узнать об Иване Грозном немало «нового» по сравнению с историческими сочинениями. Очевидно, Лажечников либо плохо помнил эту трагедию с ее принципиальной установкой на вымысел, либо иронизировал, намекая, что читатель и зритель не могли узнать из нее никаких новых достоверных сведений:

Критика упрекала меня, что я ничего нового не сказал об Иоанне Грозном. Спрашиваю, что нового сказал о нем граф Толстой в художественной хронике своей: «Смерть Грозного»? Что нового мог я сказать в своей драме?736

Е. Ф. Розен в предисловии к драме прямо утверждал, что образ Бельского из ранней редакции его произведения, которая называлась «Россия и Баторий», не удовлетворил его, поскольку не соответствовал героической смерти этого человека, зафиксированной источниками. Именно по этой причине драматург самостоятельно критически переосмыслил исторические материалы и пришел к выводу, что в известных ему летописях Бельский выведен злодеем, как «любимец Грозного»737. Драматург выступил в роли занимающегося критикой источников историка, а вымышленные им подробности оказались, в рамках его концепции, в принципе правдоподобны. Д. И. Лобанов также пытался самостоятельно разрешать принципиальные исторические проблемы: практически единственный из русских драматургов, он однозначно решил вопрос об ответственности Годунова за гибель царевича Дмитрия, изобразив на сцене подосланную банду убийц.