Сценарии судьбы Тонечки Морозовой

– Так точно. Так она всегда говорит, что есть два главных вопроса, на которые отвечает любой писатель: как вы начали писать и где вы берете сюжеты. А в нашей службе, она считает, самый главный вопрос: кому выгодно. А я ей на это отвечаю, что у нас самый главный вопрос: зачем. Вот зачем?

– И… что? – не понял Герман.

– А то, что я не знаю – зачем.

…И это было сказано о чем-то «другом», и Тонечка понимала это.

– Когда накатывать-то будем? – спросил подполковник и подмигнул ей. – Вы тут уж столько дней, а мы не накатили ни разу!

– Зато мы с Кондратом накатили, – сказал Герман, и они почему-то захохотали.

– К нам дети приехали, – сообщила Тонечка.

– Ну, детей привлекать не станем, – решил Мишаков. – Сашок, ты не понял, за что гопники пацана метелели?

– Не говорит, – быстро ответила Тонечка.

– Надо, чтоб сказал, – серьезно сказал Мишаков. – Гопник тоже не колется, мы, правда, особенно и не допрашивали. Но вот что он под Сутулым ходит – это точно, и это нехорошо…

Тут он пояснил Тонечке, очень галантно:

– Вениамин Сутулов – местный авторитет. Его шестерки просто так на людей не кидаются, им резону нету. Они у Сутулого все по номерам расставлены, как на охоте, и в свободное время все как один – добропорядочные граждане и ударники каптруда. В уличные драки не встревают, гоп-стопом не промышляют.

– Что это значит? – забеспокоилась Тонечка.

– Это значит, что к пацану их Сутулый послал за каким-то надом. А какие у пацана могут быть терки с Сутулым?!

– Да он ребенок совсем! – Тонечка беспомощно посмотрела на мужа. – И приличный, рисовать любит, собак жалеет.

– Так точно, любит, жалеет, – подхватил подполковник Мишаков. – И приличный! Только хорошо бы приличный все же нам сказал, по какому делу его метелили!

– Я выясню, – пообещала Тонечка. Она должна защитить парня! Неизвестно пока, от чего и от кого, но должна! – Он мне все расскажет.

– Тогда и дело у нас веселей пойдет!.. Ну, господа офицеры, вызываю задержанного?

Тут Мишаков стал серьезен и сказал внушительно:

– Я на должностное преступление иду, прошу это держать в голове. Никаких свиданий задержанному не полагается, кроме адвоката. Поэтому посажу я вас вот таким манером.

Он отодвинул стулья от приставного стола и поставил как-то на редкость неудобно, далеко, возле шкафа.

– Попрошу с мест не вскакивать, на середину кабинета не выбегать. Присаживайтесь, Антонина Федоровна!..

Тонечка прошла и присела. Вид у нее сделался растерянный.

– Что ты? – спросил Герман. – Камера, видишь, как висит? Этот угол в слепой зоне. Камера нас не видит. Нас как будто нет, а мы здесь.

Она посмотрела – и правда камера!.. Она и внимания не обратила!..

Мишаков распахнул дверь в коридор и кивнул кому-то. Тотчас конвоир в форме ввел в кабинет Кондрата Ермолаева.

– Там подожди, – велел Мишаков конвоиру. – Задержанный, проходите, проходите, не стесняйтесь!..

Кондрат огляделся и кивнул Герману с Тонечкой.

– Здорово, – сказал Герман негромко.

Кондрат усмехнулся, потирая запястья, видимо, наручники с него сняли только что:

– Бывало и здоровее!..

Мишаков подошел к окну и стал неторопливо поворачивать стеклянную палочку – закрывать жалюзи. Окон в его кабинете было три, и пока он их закрывал, все молчали.

– Ну, вот и хорошо, – сказал он, закрыв последнее, прошел на свое место, уселся и вытащил какой-то бланк. – Присаживайтесь, присаживайтесь, задержанный.

Кондрат Ермолаев посмотрел по сторонам, нащупал глазами камеру, взял стул и сел так, чтоб камера не видела его лица.

– Каяться будем, задержанный? – продолжал Мишаков, взял ручку и уткнулся в бланк. Теперь Тонечка – и камера! – могли лицезреть только его макушку, заросшую темными волосами.

Все трое действовали как образцовые шпионы из сериала, и Тонечка вдруг сильно взволновалась, так что сердце застучало и взмокли ладони.

– Родион приехал, – заговорил Герман, как только Мишаков уткнулся в бланк. – Сейчас у нас. В Угличе я всех предупредил, чтоб не искали. Вроде обошлось.

– Отметелили его здесь нехило, – подхватил Мишаков, не поднимая головы. – Если б не Антонина, забили бы пацана. За что, не говорит. Ты знаешь, Кондратий?

– Нет. Я его раньше никогда не видел.

– Мы его у тебя в доме прихватили, – продолжал Герман. – В тот же день вечером.

Кондрат снова потер запястья.

– Как он там оказался?

– Ключи взял в кадке с елочкой, – сообщил Герман. – А туда их твоя домработница положила, Светлана Павловна Махова. Спрашивается, для кого она их там оставила?..

– Светлана Павловна Махова – мать вашей жены Лены Пантелеевой, – сказала Тонечка. – Вы же знаете свою тещу, Кондрат?

Повар не оглянулся и не пошевелился. Мишаков продолжал писать. Герман взял жену за плечо и повернул к себе:

– Откуда ты узнала?!

– Я на телевидении поговорила с уборщицей. Она сказала, что Ленка дрянь, а мать женщина порядочная, служит в буфете еще с той поры, как там была советская контора «Заготзерно» или что-то в этом духе. Я пошла в буфет и обнаружила там Светлану Павловну.

– Она тебя видела?

Тонечка помотала головой.

– Нет, – озвучил Герман для остальных.

– Дела, – проговорил Мишаков в стол. – Чего-то ты здорово темнишь, Кондратий!